Джером Джером - Ангел, автор и другие

— Да-да, — жизнерадостно перебил он. — И обязательно с курошкой.

— С чем? — в ужасе переспросил я. На миг показалось, что на своем странном языке он предлагает нечто вроде домашней птицы.

— Курошка, — повторил он. — Вороной курошка. Да? И святой певец.

Я с трудом удержался, чтобы не послать его к святым певцам. Думаю, он имел в виду вареную картошку и светлое пиво. Пять минут ушло исключительно на изгнание из атмосферы идеи о бифштексе. К тому времени как цель была достигнута, содержание обеда утратило смысл. В итоге я заказал pot-du-jour и телятину. По своей инициативе официант добавил что-то, по виду подозрительно напоминавшее компресс. Попробовать я не решился. Он, правда, не без труда объяснил, что это сливовый пудинг. Предполагаю, что он сам его и приготовил.

Беда в том, что самоуверенный парень типичен. За границей такие попадаются на каждом шагу. Они переводят на английский ваш счет, называют десять сантимов пенсом, обменивают валюту по курсу двенадцать франков за фунт и с энтузиазмом насыпают вам в руку пригоршню монеток стоимостью в одно су в качестве сдачи с наполеондора.

Официант-жулик — обычное явление в каждой стране, хотя в Италии и Бельгии эта порода встречается особенно часто. Но английский официант, попавшись на обмане, обижается — ему хочется выглядеть достойно. Мошенник-иностранец не теряет чувства юмора и не держит зла на дотошного клиента. Возможно, он несколько опечален вашим лексиконом, но лишь потому, что искренне волнуется за вас и ваше будущее. Чтобы успокоить, предлагает еще четыре су. Из уст в уста передается история о французе, который, не зная, сколько составляет плата за проезд, выработал собственную тактику и терпеливо выдавал лондонскому извозчику пенс за пенсом, до тех пор пока на лице последнего не появлялось удовлетворенное выражение. Должен признаться, что не очень верю в правдивость легенды. Давно и хорошо зная представителей данной породы, готов поспорить, что кто-нибудь из них и по сей день сидит, нагнувшись и протянув руку. Лошадь давно пала, коляска уже скрылась под кучей медяков, и все-таки на утомленном лице до сих пор не промелькнуло даже тени довольства.

Однако методика расчета пересекла Ла-Манш и проникла в сознание иностранного официанта, особенно того, который обслуживает в железнодорожном буфете. Он выдает путешественнику по одному су, монетку за монеткой, с видом человека, расстающегося с накоплениями всей жизни. Если спустя пять минут вы все еще выглядите недовольным, благодетель внезапно поворачивается и удаляется. Вы решаете, что щедрый европеец пошел распаковывать следующий сундук с мелочью, но, безрезультатно прождав четверть часа, начинаете наводить справки у других официантов.

Все они моментально мрачнеют. Вы затронули больную тему. Да, этот человек когда-то здесь работал, собственно говоря, еще совсем недавно. А вот что с ним произошло, они, увы, не знают. Но если вдруг когда-нибудь доведется встретить коллегу, они непременно сообщат, что вы ждете. А тем временем громоподобный голос оповещает, что поезд вот-вот уйдет. Вы поспешно убегаете, утешая себя тем, что могло быть и хуже. Хуже может быть всегда, а иногда действительно бывает.

Официант в буфете Северного вокзала Брюсселя однажды дедуктивным методом определил стоимость чашки кофе и, получив из моих рук купюру достоинством в двадцать франков, старательно отсчитал сдачу. Мне досталась монета в пять франков, маленькая турецкая монетка, достоинство которой и по сей день остается тайной, откровенно испорченные два франка и горсть сантимов весом примерно от четверти фунта до шести унций. Выдачу господин произвел с видом человека, подающего милостыню назойливому нищему. Мы посмотрели друг на друга. Полагаю, он каким-то таинственным образом уловил мое недовольство, потому что неохотно достал из кармана кошелек. Жест означал, что ради удовлетворения неумеренных запросов клиента человек вынужден обратиться к личным ресурсам, однако жалость не затронула моего черствого сердца. Он медленно выудил из глубины портмоне монетку в пятьдесят сантимов и бросил в неопрятную кучу на столе.

Я предложил официанту присесть, поскольку стало ясно, что на некоторое время бизнес нас объединит. Кажется, он догадался, что я не полный идиот. Вплоть до этой минуты суждение, должно быть, основывалось исключительно на внешности. Удивительно, но мой визави ничуть не обиделся.

— А! — воскликнул он и жизнерадостно рассмеялся. — Месье понимает! — Смел мусор обратно в свой мешок и отсчитал нормальную сдачу. Я схватил его за руку и настоял на продолжении приятного общения, до тех пор пока не пересчитал все деньги до единого медяка. Ушел он, добродушно усмехаясь, и тут же начал рассказывать о забавном случае ближайшему сослуживцу. Когда я покидал заведение, оба мне поклонились и, продолжая улыбаться, пожелали счастливого пути. В подобной ситуации британец дулся бы целый день.

Когда я был моложе, мне дорого обошелся один официант, невинно принявший посетителя за наследника всего состояния клана Ротшильдов. Думаю, самая эффективная тактика в подобном случае — решительно пресечь заблуждение с самого начала. Необходимо прервать рассуждения о «Перье-Жуэ» 1884 года и «Шато-Лафит» года 1879-го и спросить как мужчина мужчину, что он думает о сен-жюльене стоимостью в два франка шесть су. После этого парень обычно спускается с облаков на грешную землю и даже иногда проявляет здравый смысл.

По-отечески снисходительный и заботливый официант порой радует душу. Возникает приятное чувство доверия: кажется, что он все знает и понимает. Хочется даже обратиться по-свойски, например, «дядюшка». Главное в этот опасный миг — вовремя взять себя в руки. Особенно часто подобные типы появляются, когда вы приходите в ресторан с дамой. Вскоре обед каким-то удивительным образом превращается в его личное финансовое предприятие, а вы чувствуете себя не просто посторонним на этом празднике жизни, но и откровенно лишним.

Самое страшное, чем вы можете оскорбить официанта, — это принять его за того, кто обслуживает ваш столик. Вы искренне считаете этого человека своим: лысина, черные бакенбарды, римский нос. Но у вашего официанта глаза были голубыми, а у этого глаза светло-карие. Вы забыли отметить и запомнить цвет глаз, а теперь обращаетесь с неосторожной просьбой принести красный перец. То высокомерное презрение, которое гордец выливает на вашу голову, невозможно вынести. Кажется, вы только что оскорбили леди: душный, как перед грозой, воздух рассекают те же самые хлесткие слова:

— Думаю, вы ошибаетесь. Должно быть, приняли меня за кого-то другого. Не имею чести быть с вами знакомым.

Нет-нет, не подумайте, что в моих правилах оскорблять леди. Порой, однако, случаются невинные оплошности, и тогда приходится выслушивать подобную резкую отповедь. Побеспокоенный по ошибке официант заставляет испытать столь же острое чувство унижения и вины.

— Сейчас пришлю вашего официанта, — холодно заявляет он. Тон ответа не оставляет сомнений: бывают официанты и официанты. Некоторым безразлично, с кем иметь дело. Другие, несмотря на бедность, обладают несокрушимым чувством собственного достоинства. Вам сразу становится ясно, почему человек шарахается в сторону: ему просто стыдно вас обслуживать. Возможно, он выжидает удобного момента, чтобы подойти, когда никто не увидит, а пока прячется за ширмой, где его и находит официант соседнего столика.

— Тебя ждут за сорок вторым, — должно быть, сообщает коллега. Посвященный в таинство происходящего посетитель непременно услышит и оставшийся непроизнесенным ответ:

— Если тебе угодно поощрять клиентов подобного рода, пожалуйста. Никто не запрещает, дело хозяйское, только не заставляй меня отвечать на его вопли.

IX

Однажды высокопоставленный гость с Востока возвращался с наших берегов в родные пенаты.

— Итак, — обратился к нему молодой дипломат, приставленный в качестве сопровождающего, — что же вы думаете об Англии теперь, по окончании визита?

— Слишком много женщин, — лаконично высказался восточный человек и отправился в каюту.

Начинающий дипломат в раздумье сошел на берег, а вечером того же дня обсудил комментарий в кругу нескольких друзей в дальнем, плохо освещенном углу курительной комнаты нашего клуба.

Возможно ли, чтобы маятник чересчур сильно качнулся в другую сторону? Есть ли правда в суровых словах постороннего наблюдателя? Вечная женственность! Западный мир пал к ее ногам. Марсианин или житель Юпитера наверняка описал бы человечество как пестрый, шумный рой женщин, содержащий скромно одетых мужчин исключительно для тяжелой работы и выполнения разовых поручений. Когда-то мужчина носил нарядные костюмы и красовался всеми возможными способами. В наши дни на виду оказалась разодетая в пух и прах женщина. Серый, неприметный, а порой и откровенно унылый мужчина нужен рядом лишь для того, чтобы держать пальто и вызывать экипаж. В рабочей среде жизнь до сих пор сохранила примитивные очертания; законы пещер, с небольшими изменениями, превратились в законы трущоб. Но в обществе, относящем себя к высшему и среднему классу, мужчина прислуживает женщине.