Джером Джером - Ангел, автор и другие

— Кажется, взорвалось в столовой, — замечает кто-нибудь из домашних.

— Нет, не похоже, — возражает другой. — Хлопок раздался сзади. Наверное, это в моей спальне.

Вскоре начинают отваливаться куски потолка, а потом вы замечаете, что прямо на вас медленно падает зеркало.

— Нет, все-таки это здесь, в гостиной. Странно, как трудно понять, откуда доносится звук.

Вы хватаете в охапку детей и стремглав выскакиваете из комнаты. Спустя некоторое время, когда паника отступает, возвращаетесь и с опаской осматриваетесь. Кажется, взрыв оказался легким. Банкнота достоинством в десять фунтов и пара водопроводчиков за неделю приведут дом в порядок. Говорят, немецкие печи весьма экономичны, однако необходимо научиться их понимать. Тешу себя надеждой, что в конце концов постиг тайну. Познание стоило не дороже пятидесяти фунтов. Теперь пытаюсь обучить членов семьи. Жаль только, что лодыри не хотят учиться.

— Делай сам, — заявляют они и суют мне в руку совок для угля. — Мы боимся.

До чего же уютная, патриархальная картина: глава семьи гордо стоит между восхищенными, полными трогательного доверия к его могуществу домочадцами и вселяющей ужас, готовой в любую минуту взорваться печью. Родные собираются вокруг всезнающего мастера и с надеждой взирают на смельчака, которого не пугают даже заграничные устройства. Но случаются дни, когда даже я устаю от сложной и ответственной процедуры растопки.

Дело в том, что недостаточно ознакомиться с каким-то одним конкретным экземпляром. Практично настроенный иностранец гордится обладанием различных аппаратов, каждый из которых требует особого тонкого подхода. До сих пор я рассказывал лишь о печах, применяемых в гостиных и спальнях. Холл требует устройства совсем другого рода: здесь должна стоять гордая железная особа, склонная презрительно воротить нос от кокса и картофельных очистков. Если вы предложите ей что-нибудь помимо лучшего угля, она немедленно возмутится, то есть взорвется. Жизнь в окружении множества упрямых, своевольных отопительных систем чем-то напоминает попытку приятно провести вечер в компании раздражительных, сварливых, вспыльчивых старых полковников. В кухне стоит печь, которую следует использовать исключительно для жарки: она не согласится принять ничего, кроме дров. Если, от чистого сердца желая добра, накормить её углем, она сделает то же самое, что и все остальные, — взорвется.

В Бельгии популярна одна особенно хитрая печка. Капризная мадам снабжена маленькой дверкой сверху и маленькой дверкой снизу, а потому очень похожа на перечницу. Настроение ее всецело зависит от этих самых дверок. Иногда выясняется, что нижнюю надо закрыть, а верхнюю, напротив, следует оставить открытой. Или наоборот. Или обе должны быть открыты или закрыты — угадать трудно. Весьма капризное и привередливое существо.

Обычной логикой вы ничего не добьетесь. Чтобы постичь таинство бельгийского агрегата, необходимо родиться в создавшей его стране. Секрет заключается в интуиции: только бельгийская кровь позволит найти общий язык с бельгийской печкой. По сути дела, вы общаетесь с избалованным домашним любимцем. Взрывается он нечасто, зато, когда сердится, подбрасывает в воздух крышку и раскидывает по комнате угли. Можно сказать, что огонь живет в железном шкафу. Когда он вам нужен, вы открываете дверцы, которые крепятся на обычных шарнирах, и впускаете в комнату тепло. А как только становится слишком жарко, пытаетесь запихнуть тепло обратно. В итоге конструкция падает, горничная вскидывает руки, восклицает: «Mon Dieu!» — и громко зовет повариху и служанку. Те тоже восклицают: «Mon Dieu!» — после чего выливают на хулиганку несколько ведер воды. К тому времени как в комнате воцаряется мир, вы твердо решаете заменить порождение бельгийского остроумия обычной взрывоопасной системой, к которой хотя бы уже успели привыкнуть.

В своем собственном доме вы, разумеется, можете настежь открыть окна и победить заграничную печку. Вся улица сочтет вас сумасшедшим. Ну и что? Все иностранцы и так непременно считают англичанина сумасшедшим. Можно сказать, что сумасшествие — его врожденная привилегия. Так что во мнении улицы вы уже не упадете ниже, чем прежде, зато получите возможность нормально дышать. Но вот в вагоне поезда сумасшествие не допускается. В Европе, если вы не готовы раскидать всех пассажиров, выбросить в окно кондуктора и захватить поезд, надеяться на глоток свежего воздуха бесполезно. За границей действует нерушимое правило: если хотя бы один из присутствующих не хочет, чтобы окно открыли, окно остается закрытым. Теплолюбивый европеец не будет с вами спорить, а просто позвонит, вызовет кондуктора и сообщит, что температура в вагоне опустилась намного ниже девяноста градусов по Фаренгейту. Должно быть, окно открыто.

Кондуктор, как правило, происходит из отставных военных. Он понимает, что значит получить пулю в лоб, понимает, что значит вылететь из окна на полном ходу, но не понимает обычных санитарных норм. Если, как я уже объяснил, вы его пристрелите или безвозвратно вышвырнете в окно, это его, пожалуй, убедит. Во всяком случае, он даст вам возможность обсудить вопрос со вторым кондуктором, который в результате ваших действий уже стал первым. Поскольку по поезду раскидано не меньше десятка этих парней, процесс обучения может затянуться и даже несколько наскучить. В конце концов вы сдадитесь и подчинитесь правилам.

Но только в том случае, если вы не американская дама. Никогда еще мое сердце не переполнялось столь искренней любовью к американскому народу, как по пути из Берна в Веве. Вот уже битый час мы сидели в атмосфере, которая, несомненно, лишила бы склонности к наблюдениям даже великого Данте. Уверен, не прошло бы и десяти минут, как гений потерял бы всякий интерес ко всему, что происходит вокруг. Он не стал бы задавать вопросов, а шепнул бы на ухо Вергилию:

— Выведи меня отсюда, старик. Умоляю!

Вагон переполнен, преимущественно немцами. Все окна закупорены, все вентиляторы перекрыты. Горячий воздух циркулирует по ногам. Семнадцать мужчин и четыре женщины непрестанно курят, двое детей сосут мятные леденцы, пожилая пара не может пропустить ленч, щедро приправленный чесноком. На станции дверь распахивается настежь. Европеец обычно приоткрывает ее лишь немного, проскальзывает внутрь и снова плотно закрывает как можно быстрее. Но на сей раз в вагоне появляется не европеец, а американская дама, изучающая Старый Свет в сопровождении пяти других американских дам. Все они бодро входят, нагруженные множеством сумок. Шесть мест рядом найти не удается, поэтому вновь прибывшие рассеиваются по вагону. Едва каждая из путешественниц освобождается от багажа, как тут же бросается к ближайшему окну и резким движением распахивает его настежь.

— Удивительно, — произносит первая дама. — Неужели здесь до сих пор никто не умер?

Идея, насколько я понимаю, заключается в том, что асфиксия неминуемо приводит к коматозному состоянию, а потому, если бы спасительницы не появились вовремя, все мы скончались бы, не приходя в сознание.

— Необходимо обеспечить циркуляцию воздуха, — поддерживает вторая американка.

И вот они открывают дверь в конце вагона, вчетвером выходят в тамбур и, приятно беседуя, наслаждаются пейзажем, в то время как две оставшиеся спутницы делают то же самое в противоположном конце и начинают с энтузиазмом фотографировать Женевское озеро. Все присутствующие вскакивают с мест и на шести языках осыпают американок проклятиями. Естественно, в дело идут аварийные кнопки, после чего на помощь прибегают встревоженные кондукторы. Но и они оказываются бессильны: путешественницы встречают претензии с жизнерадостной непреклонностью и упорно отстаивают свои права, естественно, при настежь распахнутых окнах и дверях. В конце концов кондукторы, которым, несомненно, уже приходилось иметь дело с американскими дамами, пожимают плечами и ретируются. Пассажирам ничего не остается, как распаковать чемоданы и достать все имеющиеся в наличии теплые вещи, начиная с шалей и заканчивая пижамами с начесом.

Потом мне довелось встретить очаровательных попутчиц в Лозанне. Они весело сообщили, что швейцарские власти приговорили каждую к сорока франкам штрафа. Правда, платить ни одна не собиралась.

Мне сказали, что помешательство на почтовых открытках в Германии — стране, где были изобретены чудесные красочные картинки, уже пошло на спад. Если немцы что-то делают, то делают обстоятельно — или вообще не делают. Едва гражданин Германии увлекается почтовыми отправлениями, как забывает обо всех иных сторонах жизни. Немецкий турист понятия не имеет, в каких местах побывал, до тех пор пока не попросит друга или родственника показать те открытки, которые сам же и прислал. И только в этот момент начинает радоваться полученным впечатлениям.