Красная каторга - Никонов-Смородин Михаил Захарович
Продукты у нас убывают, силы падают. Однообразное питание рисом сказывается в упадке выносливости. Мы проходим в сутки едва семь-восемь километров. Дичи нет, леса словно кладбище – безжизненны и молчаливы. В довершение всех бед начинаются дожди, и мы идем мокрые, едва передвигая ноги.
6. В ДЕБРЯХ
Шестнадцатый день пути. С утра идет дождь. Болотные мхи напитаны водою, с каждой задетой нами ветки льются на нас холодные струи. Туман. Глушь. Настойчиво движемся вперед. Дождь идет до самого вечера. Наконец, мы, измученные и промокшие до нитки, подходим к горному хребту. Перед нами, среди густых елей высится голая скала. Разводим костер и подсушиваем насколько возможно одежду.
Продукты у нас на исходе, между тем пройдена едва половина пути. Силы наши надломлены лишениями.
– Нам непременно надо подойти к жилью и там добыть корову или лошадь, – говорит Василий Иванович.
Мы не возражаем: хлеба ведь здесь не достать.
Вечером следующего дня мы достигли высокого горного хребта и принялись изучать раскинувшуюся перед нами мозаику болот и озер.
– А вот и жилье, – говорит Василий Иванович, передавая мне бинокль и указывая на постройки на берегу длинного озера.
Среди дремучего леса действительно виднелись возведенные кем-то, новые постройки.
– Завод что ли какой, – недоумевает Хвостенко.
А мне вспоминаются рассказы чекистов – приятелей Туомайнена, о финской коммуне. Из Финляндии переходят советскую границу коммунисты и сочувствующие им. Общение советских граждан с такими беженцами повело бы к разоблачению коммунистической лжи о жизни на западе. Да и беглецы, при виде советских порядков, быстро превратились бы из сочувствующих во врагов. По этим соображениям здесь, в глухих, безлюдных дебрях, организована коммуна для финских беженцев... Разведка наша полностью подтвердила мою догадку: это была финская коммуна.
Мы пошли к берегу озера. Коммуна расположена на том берегу, здесь, около – паром, небольшая постройка: дом и, по-видимому, конюшня.
Наступила ночь. Мы стараемся поближе подойти к постройкам у парома. Вот и огонек между деревьями. Наш природный алтайский следопыт исчез во тьме, а мы остались его поджидать... Через полчаса он вернулся довольный:
– Ну, должно быть будет удача. Возле дома конюшня с двумя лошадьми.
Мы несказанно обрадовались этому известию, рассвет застал нас на берегу озера за толстым стволом упавшей сосны. Почти рядом пролегала лесная полузаросшая дорожка к домику. Взошло солнце. У домика никаких признаков людского присутствия.
– Чего же ждать? – сказал Митя. – Если в доме никого нет, так лошадей можно и днем увести.
Василий Иванович снова пошел на разведку. Через час он вернулся и сумрачно лег на прежнее место: конюшня оказалась пустой.
– Куда же девались лошади? – спросил Митя.
– Уехали на них, должно быть.
В наших тощих мешках провизии было всего на два дня. В лесах одна клюква, да брусника, дичи никакой. Все мы молчим, погруженные в невеселые думы. Призрак голодной смерти в глухих дебрях встает перед нами. Ходьба по звериным тропам слишком изнурительна и медленна.
Я лежу усталый и разбитый. Все члены как свинцом налиты. Лежать бы так без движения целый день.
Василий Иванович насторожился: где-то невдалеке послышалось ржание. Мы все вскочили, забыв осторожность. Лошадь! Действительно: по дороге бежала лошадь с боталом на ше. Каждый из нас хорошо знал, что ботало надевается, когда лошадь выпускают на пастбище. Стало быть, она не убежала.
Хвостенко вышел к ней навстречу, протянул руку и позвал:
– Сек, сек, сек...
Лошадь весело заржала и подбежала к нему. Он схватил ее за гриву, а удалой станичник Митя накинул ей на шею аркан из нашей веревки. В следующий момент общими и дружными усилиями лошадь расковали, обернули ей ноги тряпками из мешков, сняли с шеи ботало, тщательно спрятали все под мох, не забыв посыпать нюхательным табаком и скорым шагом отправились по тропинке на гору.
Только глубокой ночью добрались мы до вершины хребта и переночевав там, направились в самую глушь. К вечеру следующего дня мы пришли к уединенном озеру. У нас положительно не было сил двигаться дальше. В конце дневного марша, меня водрузили верхом на похищенного у коммуны коня, передав мне и все мешки. Перед самой остановкой Харитоныч начал осторожно переводить лошадь через ручей. В конце концов, лошадь вынуждена была сделать небольшой прыжок. Я потерял равновесие и вместе с котомками начал ползти под брюхо остановившейся лошади. Мои компаньоны молча смотрели на эту незабываемую по комизму картину, но не могли даже расхохотаться – на это у них не хватило сил.
Мы решили остановиться дня на четыре. В тот же вечер туша убитой нами лошади была разделана по всем правилам охотничьего искусства и в снятой с лошади шкуре мы засолили нарезанное пластами мясо. Мы рассчитывали через два дня засушить его на вертелах. Пока же без конца варили и ели мясо, топили жир. Это было форменное пиршество.
В этих глухих первобытных лесах – хаос, не тронутый человеком. Упавшие, вырванные с корнем деревья валялись всюду в полном беспорядке. Мы укладывали целые стволы таких упавших деревьев и зажигали. Получался сильный, равномерный огонь. Около него удобно сушить конское мясо на деревянных вертелах, воткнутых одним концом в землю.
На второй день отдыха я сидел перед слаженным нами шалашем и чинил обувь. Тишина была полная, как-всегда в Карельских лесах. Солнце уже склонялось к западу. Мои спутники спали. Призрак голода исчез совершенно и мы, успокоенные и полные надежды на скорое достижение спасительной границы, позабыли даже о всякой осторожности. Поправляя потухший костер, я услышал какие-то странные шумы. Сперва мне показалось, что это зашумел ветер в вершинах деревьев. Я стоял и слушал.
Вот где-то тут недалеко родился странный звук, словно ударили по сухому стволу звонкой палкой... Еще и еще... Собачий лай!
В однн миг мы приготовились: спрятали лошадиные кости, собрали свои котомки, приготовили оружие. Отошли от шалаша к болоту. Василий Иванович пошел на разведку. Лай прекратился.
Вскоре вернулся Василий Иванович. Пока ничего особенного. Вероятно, рыбаки. Во всяком случае люди могли нас заметить и нам нужно торопиться с заготовкой продуктов из мяса. Лучше, если финская коммуна не нападет на следы исчезнувшей лошади. Василий Иванович советует: – ждать нечего: сегодня же ночью пересушим мясо. Ночью мы пока в безопасности; в темноте по лесу до нас не добраться...
Всю ночь шла горячая работа; пылал громадный костер, сушилась и жарилась конина. Утром, отягощенные припасами, мы вновь двинулись по бесконечным болотам и овражистым нагорьям. На одном из хребтов, лежащих на нашем пути, мы наткнулись на триангуляционную вышку, метров сорок вышиной.
Чудесный вид открывался с верхней площадки вышки. На добрую полусотню километров по радиусу раскинулась мозаика озер, лесов, болот. На дальнем западе хребты гор направляются уже с востока на запад. Это, вероятно, Финляндия.
Мы разложили на площадке вышки карту, но не могли точно ориентироваться; карта очень мало походила на местность. Мы жадно всматривались в дальний запад – предмет наших вожделений. Отсюда все казалось обманчиво близким. Мы чувствуем – цель наших стремлений не далека. Это сознание наполняет нас бодростью и мы неудержимо стремимся вперед.
Тропинка от вышки вывела нас на лесную дорогу. Наступила ночь, а мы все шли и шли по дороге, как заколдованные. Вот и широкая дорога с телефонными столбами. Она идет на запад. Мы идем по ней, отбросив всякую осторожность. Километры так и мелькают. Наконец, дорога выводит нас на широкое шоссе, единственное, обозначенное на нашей карте. Оно идет на северо-запад вдоль границы. Нам нужно выйти еще севернее в глухие и менее охраняемые места. Настало утро, а мы все идем, но уже не по дороге, а сторонкой лесом. Идем, пока не выбиваемся окончательно из сил.
7. ЗАСАДА
