Красная каторга: записки соловчанина - Никонов-Смородин Михаил Захарович
— Где же находить ту рябину? — спрашивает один из звероводов, — а вдруг, да её не окажется в лесу? Как же тогда выполнять задание? — Вопрос серьезный. Но я быстро нахожу из него выход.
— В таком случае я поеду завтра на разведку месторождений рябины. Можете отпустить со мною Сагалаева? — обращаюсь я к Нечаю.
— Ладно, заменим его на работе. Только это нам пусть зачтется в ударную работу.
На том и порешили.
Выходя из прокуренной конторы, я столкнулся с капитаном моторного судна, приобретенного недавно пушхозом.
— У вас имеется бинокль из питомника, — обратился к нему, — так он мне завтра будет нужен. Вам его теперь все равно не нужно: ваше судно ремонтируется. Когда судно выйдет из ремонта, бинокль я вам возвращу.
— Да, пожалуйста возвратите, — сказал капитан, передавая мне бинокль.
Нам продолжало везти: моторное судно могло быть при малейшем подозрении послано за нами в погоню, а теперь этой опасности нет.
Сегодня начальник охраны вызвал всех технических администраторов и обязал их подпиской следить за рабочими — заключенными, не готовятся ли к побегу, рассказал подробно как узнать готовящагося к побегу по его поведению. Я с особым удовольствием дал ему свою подписку — пусть надеется.
* * *Четвертого сентября 1933 года ясным утром я стоял на песчаной отмели Онежского озера в глубоком заливе. Озерная ширь расстилается передо мною. Вдали маячат маленькие островки. Под лучами утреннего солнца тихая гладь озера дышит миром и покоем. Недвижно стоят прибрежные леса, не шелохнется камыш на отмелях.
На душе у меня смутно и тревожно. Вот он наступил назначенный день. Сегодня надо сделать решительный шаг, надо смело взглянуть в глаза судьбе: или свобода, или смерть. Иного выхода нет. Но не опасность угнетает меня в эту решительную минуту.
Я не думал, стремясь к побегу, о разлуке с Родиной. Но чувство любви к ней всегда жило в моем сердце, только я не ощущал его остро, как не ощущаем мы многое привычное. И вот теперь, в минуту расставания, это чувство помимо моей воли с особой силой проснулось, и тоскливо сжалось сердце.
Собираюсь с силами, стряхиваю нахлынувшую тоску и погружаюсь в холодные воды озера. Я купаюсь ежедневно по утрам до самых заморозков и это прекрасно на меня действует. Так и теперь: выхожу из воды твердым и решительным.
Около склада продовольствия обычная картина: зав складом выдает дневную порцию продуктов для зверей и кроликов. Бригадир зверкухни с Митей Сагалаевым, бригадир кормового отделения крольчатника — тут же. Несколько в стороне два сексота, очутившиеся здесь как бы случайно, дополняют картину.
Подхожу к группе.
— Ну, Митя, поедем на остров Левин за рябиной, — обращаюсь я к своему компаньону по побегу.
Митя молча следует за мной. Мы взваливаем на плечи весла, стоящие у крольчатника. Я вспоминаю о замке. Лодка у пристани на замке всегда. Посылаю Митю к бригадиру крольчатника за ключом. Митя возвращается немного обескураженный.
— Нет в крольчатнике ключа. Ключ у рыбаков. А рыбаки выехали на лов.
В это самое зремя из лесу по тропинке идет прямо к нам старший рыбак.
— Ключ от лодки у вас? — спрашиваю.
— У меня.
— Давайте сюда.
Рыбак, не сказав мне ни слова, передал мне ключ. Нам положительно везло!
У пристани моторное судно или по-здешнему «сойма», несколько лодок. Около — матросы и группа рабочих, занятых ремонтом. Вблизи пристани — навес, загруженный мешками с зерном, охраняемый сторожем художником Ваулиным. Никто не обращает на нас ни малейшего внимания.
Наша лодочка, не спеша, степенно вышла из-за загиба деревянной пристани и направилась вдоль прибрежных камышей за ближний восточный мыс. Вдали по спокойной поверхности озера скользят рыбачьи лодки. Мы благополучно огибаем мыс и подплываем к лесным зарослям за заборами питомника. Василий Иванович и Петр Харитонович уже ожидают нас там. Положение становится опасным: если теперь из-за кустов вывернется охранник — мы пропали. Все улики на лицо: три ружья, запасы продовольствия, бинокль. Но охраны не видно и мы торопливо грузим все на лодку. Петр Харитонович отправляется почти бегом на мыс Оров Наволок за спрятанными бутылками рыбьего жира и должен там на мысе к нам присоединиться. Мы втроем садимся на лодку и выезжаем из камышей.
Лодка весело скользит мимо мыса обратно. Опять мы видим пристань, силуэты рабочих, ремонтирующих судно. На нас, разумеется, никто не обращает внимания: мало-ли лодок проходит по этим водным просторам. Налегаем на весла и быстро подвигаемся к мысу Оров Наволок. Забравши Петра Харитоновича и спрятанный там рис, мы направляемся на самую оконечность мыса.
Мы почти не разговариваем. Внимание напряжено до крайности: нет ли где случайно охранника или сексота.
Безлюдье и тишина. С каменистой отмели на оконечности мыса открылась озерная ширь. Километрах в двенадцати от мыса на противоположном берегу озерного рукава словно уснули огромные лесные массивы.
В молчании я вышел из лодки на каменистую отмель, внимательно осмотрелся кругом и, помолившись в душе, вынул компас и определил направление нашего пути мимо Аленина острова. Еще момент — и весла дружно заработали. Наша лодка направлялась в глухое место на противоположном берегу, расположенное как раз по средине между двумя рыбачьими поселками.
Выгрузка заняла не более минуты. В следующий момент мы быстро начали нагружать лодку камнями с намерением утопить на глубоком месте. Операцию потопления пришлось проделать мне и вышла она у нас неудачно.
В момент погружения лодки камни сдвинулись к корме и лодка, погрузившись в воду, стала вертикально. Корма уперлас в дно и кончик носа выставился из воды. Получился сигнал, указывающий охране место нашей высадки. Нырнув к корме я стал под водою швырят камни из лодки. Однако, работа оказалась совсем не легкой. Минут сорок работал я изо всех сил, ныряя для выбрасывания камней. Наконец, полузатопленная лодка поднялась на поверхность. Я толкнул ее посильнее, предоставив дальнейшее легкому ветерку и, дрожа от холода, направился к берегу. Моя тренировка холодными купаниями и обливаниями зимой мне очень пригодилась: я не схватил даже насморка.
Молчаливый дремучий лес, сбегавший к самым водам с прибрежной возвышенности, принял нас в свои объятия. Мы живо углубились в лес и только там немного передохнули и начали приспосабливать к переноске наши грузы.
Петр Харитоныч захватил с собою даже щипцы для резки проволоки на границе. Наши представления о границе были очень туманны и каждый рисовал ее себе по-своему. Петр Харитоныч представлял ее себе опутанной проволочными заграждениями и по сему случаю припас щипцы. Мы же взяли с собой топор и веревку, впоследствии сослужившие нам великую службу.
Теперь наша ближайшая задача — пересечь полотно Мурманской железной дороги и оттуда направиться по намеченному заранее маршруту.
Бодро шагаем по сухому хвойному лесу, напряженно всматриваясь вперед.
К полудню лес стал редеть: вероятно, скоро дорога. Однако, дороги все еще нет. На нашей карте она, к сожалению, не нанесена и определить где она невозможно. Уже под вечер добрались мы до каменистых отсыпей, они преградили нам путь, уходя на север и на юг из поля зрения. Пришлось идти прямо по этому каменному хаосу. Опасное это было путешествие, угрожавшее целости наших ног. Но, слава Богу, ноги остались целы и мы преодолели это первое серьезное препятствие на нашем пути. Тяжелые мешки с провизией нас буквально душили — приходилось идти через силу, пока не добрели мы до железной дороги.
Первая ночь застала нас, возбужденных и радостных, на обширной свежей гари. Пожар здес уничтожил верхний почвенный покров и обнажил камни. Идти в темноте по этому каменному хаосу — значило рисковать вывихом ноги. Мы прилегли на камнях, положив в изголовье свои тяжелые мешки. Но едва засерел рассвет, как уже бодро двинулись вперед.
