Побег из Рая - Шатравка Александр Иванович
— Замолчи, Крылов, или сейчас ты будешь в процедурном кабинете, — закричала на него пожилая невозмутимая, прошедшая с боями всю войну медсестра Григорьевна. Крылов понял, что его положение скверное и, повторив всем надоевшие слова в последний раз, замолчал. Инцидент на этом был исчерпан.
С этих пор Жихорев не только боялся заговорить, но встречаться с ним, а Крылову тоже теперь было не до Жихорева, его начали лечить.
76
СЕВЕРНЫЙ ПОЛЮС И ОСОБО ОПАСНЫЕ ПРЕСТУПНИКИ
Шла третья весна нашего заключения. Борис уже освободился и уехал жить на юг Украины в Херсон, а Анатолию предстояло пробыть в лагере до следующего лета. О нашем пребывании в Черняховской спецбольнице знали советские правозащитники и люди на Западе. Узнали мы об этом неожиданно, когда в больницу на моё, на Мишино и на имена других политзаключеных были получены продуктовые посылки по десять килограмм каждая. В посылках были продукты, о каких мы даже мечтать не могли: колбаса «Сервелат», сыр и шоколадные конфеты. Скоро мы узнали, что оплачены они Фондом помощи политзаключённым, который создал А. И. Солженицын и направлял гонорары от издания «Архипелага ГУЛага». Посылки были посланием с другой «галактики», где был разум и люди, рискуя собственной свободой дававшие нам знать, что мы не одни в этой стране.
Мише нравилось работать за территорией больницы, а мне нравилось в свободное время читать книжки. В больничной библиотеке сохранились книги с тех пор, когда здесь была крытая тюрьма для особо опасных преступников и никакая правительственная цензура не коснулась их. Здесь я нашел «Дневники Х. Колумба», описание всех экспедиций на Северный полюс,c картами ветров, направлений течений и льдов, таблицами температуры воздуха в разное время года, советами полярников о жизни на дрейфующих льдах. Вечером, когда Миша приходил с работы мы обсуждали для себя самый доступный вариант побега на льдине из Советского Союза, возможность добраться незамеченными до побережья Ледовитого океана, считавшегося границей и перемещения по льдам на Север. Один полярник провел так на льдине в жилище из снега полгода, питаясь мясом морских котиков, пока его не принесло к берегам Норвегии. Мише эта идея очень понравилась. Он не боялся холодов и в любую погоду ходил легко одетый и никогда не болел, чего нельзя было сказать обо мне. По его совету я начал закаляться и, чтобы перестать мерзнуть и полюбить холод, я теперь выходил на прогулку зимой в тапочках и в пижаме.
В Кривом Роге родители ложили на сберкнижку наши пенсии инвалидов второй группы. Мне назначили пенсию 67 рублей в месяц, как бывшему рыбаку, работавшему на Каспийском море, а Мише — 29 рублей. К нашему выходу из больницы у нас на счету должна была накопиться значительная сумма, более трех тысяч рублей, на которую можно было купить самое лучшее снаряжение для побега на льдине и ещё оставить денег родителям на «черный день». Инвалидная книжка позволяла нам покупать билеты на поезда и самолеты со скидкой в пятьдесят процентов и давала нам право не работать, что освобождало нас от уголовной ответственности по статье «За тунеядство», а отсутствие судимости давало право иметь прописку в любом городе Советского Союза. Теперь мы ждали выписку, рассчитывая, что Мишу выпишут первым и он сразу уедет на север в Онегу к родственникам и начнет подготавливать почву к побегу из страны, которая до смерти боится своих граждан, видя в них угрозу своему тоталитарному режиму.
Такой угрозой был в больнице учитель Моисеев. Его выписали после одиннадцати лет лечения дряхлым и совершенно слепым стариком. Он получил такую жестокую кару за то, что годами добивался квартиры и, наконец, не выдержав, наговорил бог знает чего в своём райисполкоме. Девятью годами отделался старый эстонский коммунист за своё несогласие с ЦК КП Эстонии. Писатель-неудачник Орлов — шесть лет находится в больнице за то, что работая над книгой, обратился, уточняя детали, к своему знакомому, отсидевшему в лагерях 25 лет. Старый каторжанин дал совет, а сам задумался, что если Орлова КГБ вычислит, то он может сдать зэка и снова — лагерь, рубка леса, собаки, вышки… Испугался старый зэк такой перспективы и донес на писателя.
Более страшную угрозу для Советского Союза представлял чудак Соколов. У него дома развивался красный флаг с тремя буквами КПК. Нашелся любопытный и спросил у него:
— Что эти буквы значат?
— Коммунистическая партия Китая, — был ответ.
Похоже с головой у Соколова не всё было в порядке, он забыл, что давно больше не распевают песню «Москва-Пекин» и дружбы на века едва хватило на несколько лет. Теперь за весь этот бред бедный зад Соколова расплачивается.
Часто я вижу и таксиста — Будко из Новороссийска. Случилось так, что он с пассажирами проезжал мимо похоронной процессии. Хоронили стюардессу Надежду Курченко, погибшую во время перестрелки, когда отец и сын Бразинскасы угоняли самолёт в Турцию. От чьей пули погибла стюардесса, никто не знает и гибель этой девушки — трагедия, но разве не трагедия довести людей до отчаяния, чтобы они выбрали угон самолёта как последнюю надежду на возможность вырваться из Страны Советов.
— Нечего суваться, когда стреляют, — прокомментировал вслух таксист поступок стюардессы, за что теперь долго будет лечиться.
Жил в нашей палате глубоко верующий человек Александр Иванович Янкович. Он был в больнице за клевету на советскую действительность. Криминал его заключался в том, что он, слушая радио или читая газеты на своей пишущей машинке, печатал материалы о своём несогласии с полученной информацией и держал всё это у себя дома. Был он из Краснодара, где любил вести разговоры на религиозно-общественные темы, что и послужило поводом для ареста. Произвели обыск и обнаружили его писанину. Янкович проповедовал непротивление злу насилием и свято, как в Бога, верил в КПСС. С собой он всегда носил Евангелие, не расставаясь с ним ни днем ни ночью.
Янкович был человеком очень странным. Утром, одев пижаму, халат, берет и укутавшись сверху одеялом, он целый день ждал вечера, чтобы во всём этом лечь спать. Он месяцами умудрялся не мыться в бане. Когда он начинал сильно пахнуть, медперсоналу это не нравилось и санитары тащили его в баню, заставляя там раздеваться и лезть под душ. Однако пахнуть отвратительно плохо он начинал довольно скоро. Изобретая препараты от рака или облысения, он испытывал их на себе. Из столовой он приносил банки с остатками масла от рыбных консервов, добавлял туда листья растущих на подоконнике цветов и выдерживал это несколько дней на горячей батарее. Когда это средство начинало страшно зловонить, он втирал его в свою наголо остриженную голову, напяливая поверх берет. В больнице можно было носить волосы, не слишком длинные, до мочки уха, но Янкович стригся наголо и я никак не мог понять зачем ему нужно лекарство для укрепления волос. Если он оставался один в палате, то как и козел, оставшись наедине с капустой, съедал все цветы в горшках, оставляя одни голые стебли.
— Я изобрёл средство для лечения рака, — рассказывал Янкович, — один НИИ взял его у меня на исследования, правда, сказали, что будут испытывать без моего участия, но меня арестовали и я не знаю теперь результатов, заключил этот антисоветчик.
С бывшим врачом Анатолием Бутко я встретился второй раз накануне его отъезда. (первый — на экспертизе в Институте им. Сербского). Он был выписан из больницы и ждал отправку в свой город Артемьевск, на Украину.
— Я просматривал разные варианты как перейти границу, вырваться из Советского Союза. Даже думал о перелёте на воздушном шаре, но сделать его и накачать в одиночку, да еще при этом быть незамеченным-это невозможно,-рассказывал мне Анатолий. — Перейти по суше, как это сделали вы, тоже дело очень рискованное, нарвёшься на сигнализацию или заграждения — считай всё, обратного пути нет. Решил я вплавь до Турции добраться. Пловец я хороший. Купил билет на теплоход из Батуми до Сочи, взял с собой надувной детский круг, флягу с водой и шоколад. Теплоход отходил от безлюдного причала поздно вечером. Вдали на юге были видны огни турецкого берега. Выбрав удобный момент я прыгнул и, оказавшись в морской воде, чуть не попал под форштевень патрульного катера. Низко над водой проносились пограничные вертолёты. Темнота спасала меня, а огни на берегу позволяли держать правильное направление. Плыть было тяжело из-за встречного ветра и волн. Мне оставалось совсем немного, километра три, но меня сильно обожгла медуза, ожёг спровоцировал приступ моей старой болезни и я потерял сознание. Очнулся на пляже, плохо соображая где я и попросил у прохожего воды. Он принес мне воду и привёл пограничников, сообщивших мне, что это город Поти (30 км от Батуми). За это я пробыл в больнице общего типа чуть больше года. Освободившись, я увлекся поэзией и однажды в пивной за кружкой пива прочитал одно из стихотворений. На меня донесли, приписав клевету на советскую действительность по статье 190УК РСФСР.
