Право на совесть - Хохлов Николай Евгеньевич
Я решил пойти на компромисс.
— Если я дам телеграмму банку в Швейцарии перевести всю сумму в Вену и Вена даст вам подтверждение, вы вернете паспорт?
Шрефенеккер перевел глаза с меня на таможенника и обратно.
— Н-не знаю. Телеграмму дайте в любом случае. Я доложу начальству. Зайдите завтра, посмотрим. Сейчас я должен идти обедать. До свиданья.
И Шрефенеккер покинул комнату. Таможенник смотрел на меня круглыми глазами.
— Ну, знаете. Так давать показания! Зачем вы ему все это наговорили?
Сказать правду я не мог. Пришлось просто промолчать. Таможенник понял, что мне и так тошно.
— Ну, ладно. Теперь ничего не поделаешь. Но он не имеет права держать ваш паспорт. Я советую вам не ехать в Вену сегодня. Здесь есть хорошая гостиница на рыночной площади. Я расскажу своему шефу. Зайдите к нам утром. Мы что-нибудь придумаем.
Я остался в Фельдкирхе. Не из-за желания спасти паспорт. Я был очень рад потерять эту книжечку навсегда. Была причина более серьезная. Между мною и Веной лежала межзональная граница. Через эту границу австрийцы имели право проезжать по внутреннему удостоверению личности. Даже выезжая за пределы Австрии, это удостоверение полагалось иметь с собой. Хофбауеровское удостоверение было сделано советской разведкой. И потому за границу я его не брал. Его и сейчас не было со мной. Ни Шрефенеккер, ни таможенник не подозревали, что я оказался без документов в американской зоне. Без заграничного паспорта назад мне пути не было.
На следующее утро, возвращаясь с телеграфа, я повстречался с заместителем начальника таможни. Он одобряюще потряс мне руку и начал рассказывать.
— Я искал вас в гостинице. Как ваши дела?
— Да, вот телеграмму отправил в Женеву.
— Не надо уже. Мой шеф, когда узнал, что случилось, позвонил прокурору и попросил его рассудить. Ведь мы вас послали в это полицейском управление. Прокурор уже затребовал ваше дело к себе в суд. Сейчас пойдем туда и все должно уладиться.
Таможенник оказался прав. Я подождал его всего несколько минут в коридоре суда и он вынес мне паспорт.
— Ну, вот, все и обошлось. Прокурор даже возмущался. Как, говорит, они могут отнимать паспорт у австрийского гражданина без наличия состава преступления! Поезжайте с первым поездом в Вену и не поминайте нас лихом.
Странные бывают капризы судьбы. Те же самые таможенники, что сняли меня с поезда несколько дней назад, теперь столь бескорыстно и дружественно помогли мне выбраться из критического положения.
Но я не последовал совету моего нового знакомого и не поехал прямо в Вену. Я опасался обиженного самолюбия Шрефенеккера. Полицейские чиновники часто бывают связаны с контрразведкой. Как знать, не сумеет ли Шрефенеккер доказать в ближайшие часы какому-нибудь мистеру Смиту, что Хофбауер слишком темная личность. И снимут меня с поезда где-нибудь на полустанке американской зоны. Я поехал в Швейцарию, в Цюрих. Утром следующего дня взял билет на самолет английской международной авиалинии и в тот же день благополучно приземлился в английском секторе Вены. Вечером я приехал на нашу конспиративную квартиру в Баден.
Предстоял следующий шаг. Навязать моему руководству впечатление, что Хофбауер, как материал для разведки, гибнет.
Погубить Хофбауера в глазах советской разведки оказалось легче, чем в глазах австрийских властей. Судьба помогла мне. Придирчивость и недоверие Шрефенеккера произвели на Мирковского сильное впечатление. Больше всего он боялся, что Шрефенеккер свяжется с американской контрразведкой и Иосифа Хофбауера схватят, как подозрительную личность. Мирковский потребовал, чтобы я временно, до выяснения обстановки, переселился на конспиративную квартиру в Баден. Для Ардитти была придумана версия, что я еду на месяц в горы для отдыха.
Но Москва все еще рассчитывала вернуть Хофбауера в ближайшее время обратно в нормальную венскую жизнь.
В те дни я почувствовал насколько правы были мы с Яной, решившись на срыв работы. По тому, как требовала Москва реабилитации Хофбауера, видно было, что в центре появились новые планы в отношении этого австрийского коммерсанта. И в эти планы не входил, конечно, мой уход из разведки.
Деньги из Швейцарии пришли в Вену через несколько дней. В телеграмму, которую я отправил из Фельдкирха Ллойду, вкралась ошибка. Вся сумма оказалась переведенной на счет полицейского управления в Фельдкирхе.
Я узнал об этом из таких источников, куда советская разведка вряд ли имела доступ и рискнул заявить начальству, что деньги блокированы властями, Мирковский немедленно заподозрил козни Шрефенеккера.
Последовал приказ Москвы: не сдаваться, взять хорошего адвоката и выяснить состояние дела.
Такого адвоката я нашел в центре Вены, в международном секторе. На адвокатской конторе некоего Антона Ляйтнера мы сошлись с Евгением Ивановичем по немного разным причинам. Мирковский надеялся, что контора не связана с западными разведками и, в силу своей солидности, меня австрийским властям, в любом случае, не выдаст. Я же чувствовал, что в конторе нет советской агентуры.
Так я и встретился в середине августа месяца с неким адвокатом Фройденшуссом, компаньоном Антона Ляйтнера.
Первая встреча ни Фройденшуссу, ни мне особых сюрпризов не принесла. Но господин Фройденшусс сразу внушил мне доверие.
Уже немолодой, начинающий полнеть, с дружелюбным взглядом больших круглых глаз за толстыми стеклами очков, он производил впечатление больше доктора, чем адвоката. А, может быть, настоящий адвокат и должен смотреть на клиента таким же, заранее понимающим и успокаивающим взглядом, каким опытный доктор встречает пациента.
Фройденшусс резко отличался от мелкой адвокатской рыбешки, которую можно встретить на любом углу, и которая готова торговать не только государственным правом, но и вашим собственным. Отдельные мелочи его поведения, манера ставить вопросы, принципиальный подход к денежным проблемам, угол под которым он выяснял для себя и освещал для вас дело, заставляли верить, что для него понятия чести, морали и человечности слова непустые.
В наше время найти такого адвоката довольно трудно.
Однако в нашу первую встречу, порядочность Фройденшусса меня интересовала мало. Наоборот, я втайне надеялся, что по обычаю большинства адвокатов, он попытается раздуть конфликт в судебное дело подлиннее и посложнее. Я ждал, что тонкую работу сгущения красок Фройденшусс возьмет на себя. А я, получая от него раздутые факты, смогу превращать их в прямую угрозу господину Хофбауеру.
Методы работы Фройденшусса оказались иными. Через несколько дней, на почтовый ящик в горное местечко, где Хофбауер предположительно отдыхал после европейских треволнений, пришло письмо с просьбой приехать в Вену.
Заходя в подъезд адвокатской конторы Ляйтнера, я увидел в стекле двери отражение двух фигур, дежуривших на другой стороне улицы — Валентин и Окунь. Их послал Мирковский. На всякий случай.
По свойственной ему манере, Фройденшусс перешел прямо к делу и голос его звучал довольно весело.
— Ну, дело ваше можно считать улаженным. Ллойд исправил свою телеграфную ошибку. Деньги в вашем распоряжении. Обменены они Национальным Банком по довольно низкому курсу. С этим придется вам примириться. Курс штрафной. Все потому, что ваш рассказ о датском наследстве, честно говоря, не особенно убедителен. Но это и неважно. Вы заявили о деньгах Австрийскому Банку во-время и перевели их в Австрию. Доказывать, что деньги получены честным путем вы совершенно не обязаны. Таких законов нет. Пусть Австрийский Банк попробует доказать вам обратное. Но они и не будут заниматься этим. Нам остается только закрыть следственное дело, начатое Шрефенеккером. И это несложно. Дело, по моему вызову, пришло в Верховный Суд, сюда в Вену. Если мы с вами сейчас туда пойдем, один мой знакомый судья запишет коротко ваши показания, вынесет решение о сдаче дела в архив и мы с вами еще успеем вместе пообедать. Я до трех свободен.
Фройденшусс взглянул на часы и потянулся было к кнопке звонка, чтобы позвать секретаршу.
