Суждения и беседы «Лунь юй» - Конфуций
Цзы Ся, услышав это, сказал:
– Увы! Янь Ю (Цзы Ю) ошибается!
Согласно Дао благородного мужа,
что передают прежде и чем пресыщают потом?
Взгляни, например, на травы и деревья:
даже они все чётко подразделяются по видам и родам.
Тем более, разве можно допустить
какую-либо неточность в Дао благородного мужа?
Чему стоять вначале и чему в конце —
о том судить совершенномудрому человеку!
XIX, 13
Цзы Ся сказал:
– Когда на службе случается досуг – учись.
Когда в учёбе случается досуг – служи.
XIX, 14
Цзы Ю сказал:
– Траур длится, пока не прекратится скорбь.
XIX, 15
Цзы Ю сказал:
– Мой друг Чжан способен сделать трудновыполнимое!
Однако ему недостаёт человеколюбия.
XIX, 16
Цзэн-цзы сказал:
– Как величествен Чжан! Однако, будучи с ним рядом,
трудно стать человеколюбивым.
XIX, 17
Цзэн-цзы сказал:
– Я слышал это от Учителя:
кому ещё не приходилось испытать
всю глубину своих чувств,
непременно испытывает это на похоронах родителей.
XIX, 18
Цзэн-цзы сказал:
– Я слышал это от Учителя:
с проявлением сыновней почтительности
Мэн Чжуанцзы[158] можно сравняться, а вот с тем,
что он не заменил слуг своего умершего отца
и оставил неизменными принципы его правления —
с этим сравняться трудно.
XIX, 19
Мэнши назначил Ян Фу судьёй.
Ян Фу обратился за советом к Цзэн-цзы.
Цзэн-цзы сказал:
– Верхи утратили своё Дао,
в народе давно разброд и шатания.
Когда возьмёшься за дела, то сожалей и милосердствуй,
а не ищи в этом удовольствия.
XIX, 20
Цзы Гун сказал:
– Иньский тиран Чжоу был плох, а в представлении людей
выглядит ещё хуже, чем был на самом деле.
Потому и для благородного мужа сущее зло
пребывать среди подонков,
ибо вся грязь Поднебесной сливается туда.
XIX, 21
Цзы Гун сказал:
– Когда благородный муж делает ошибку,
это словно затмения Солнца и Луны:
ошибка сделана – и все смотрят на него с осуждением,
исправлена – и все взирают на него с уважением.
XIX, 22
Гунсунь Чао[159] из Вэй спросил у Цзы Гуна:
– Чжунни у кого учился?
Цзы Гун ответил:
– Дао Вэнь-вана и У-вана разве не спустилось на землю,
к людям?
Достойные узнали своё величие,
недостойные узнали свою ничтожность.
Нет таких, в ком не было бы Дао Вэнь-вана и У-вана.
Так у кого Учитель не учился?!
А потому к чему здесь постоянный наставник?
XIX, 23
Шусунь Ушу в разговоре с вельможами во дворце произнёс:
– Цзы Гун достойнее Чжунни!
Цзыфу Цзинбо пересказал это Цзы Гуну.
Цзы Гун сказал:
– Возьмём, например, дворцовые стены.
Моя стена доходит до плеч и через неё можно рассмотреть,
что есть хорошего в залах.
Стена же Учителя возвышается на несколько жэней[160].
Если не найдёшь потайную дверь,
не войдёшь вовнутрь и не увидишь великолепия
Храма Предков и дворцовых палат,
а также богатств государственных чинов.
Однако, немного тех, кому удалось отыскать эту дверь.
Не потому ли таково и замечание того вельможи!
XIX, 24
Шусунь Ушу стал порочить Чжунни.
Цзы Гун сказал:
– Напрасный труд! Чжунни нельзя опорочить.
Достоинства других – что бугорки и холмики,
через них можно перескочить.
Достоинства же Чжунни – это Солнце и Луна,
через них не перепрыгнешь!
Пусть кто-то и захотел бы сам отречься от них,
но какой вред от этого Солнцу и Луне?
Он лишь покажет меру своей неразумности!
XIX, 25
Чэнь Цзыцинь, обратившись к Цзы Гуну, сказал:
– Вы выражаете ему почтение, разве может быть,
чтобы Чжунни был достойнее Вас?
Цзы Гун ответил:
– По одному слову судят о мудрости благородного мужа,
и по одному слову судят о его невежестве.
Поэтому в речи нельзя не быть осторожным.
Учитель недосягаем, подобно Небу,
на которое невозможно взобраться по лестнице.
Если бы Учителю были вверены страна и правящие дома,
то, как говорится, —
кого поставил бы – стояли,
кого повёл бы – те пошли,
кому покой бы дал – пришли,
кого бы подтолкнул на встречу – поладили бы меж собой.
При жизни славили б его, а после смерти все б скорбели.
Так разве можно с ним сравниться?
Глава XX. «Яо…»
XX, 1
Яо сказал:
– О! Ты, Шунь!
Преемство власти, ниспосланное Небом, пало на тебя.
Искренне держись в том середины.
Если же в пределы четырёх морей придут
изнурение и нищета, то навсегда лишишься
небесного благоволения.
Шунь тот же наказ передал Юю.
Тан сказал:
– Я, ничтожный Люй[161],
осмелюсь принести в жертву чёрного быка,
осмелюсь объявить Великому Владыке:
свершивших преступление не смею миловать,
владыки подданных не смею покрывать.
Пусть клятвой это отзовётся в сердце у Владыки:
преступен буду я – другие невиновны,
преступны все кругом – ответ на мне одном.
Дом Чжоу раздавал великие дары,
и добрые люди были богаты.
У-ван правил по принципу:
«Хотя и есть вокруг родня,
она ничто в сравнении с человеколюбивыми людьми.
За ошибки, сделанные народом, ответчик я один».
Чжоуский дом установил единые меры веса и объёма,
со всей тщательностью определил линейные меры,
усовершенствовал систему увольнения чиновников,
и принципы управления повсюду стали действенны.
Он возродил павшие династии, связал прерванные генеалогии,
возвратил к жизни исчезающие народности,
и все люди в Поднебесной вверили ему свои сердца.
Особое внимание он уделял обеспечению питанием живых
и жертвоприношениям умершим.
Если правитель великодушен, то овладевает массами.
Если вызывает доверие, то народ служит ему.
Если проворен, то добивается успеха.
Если бескорыстен, то все ему рады.
XX, 2
Цзы Чжан спросил у Конфуция:
– На основе чего можно было бы осуществить правление?
Учитель ответил:
– Держаться пяти добрых и пресекать четыре злых,
на основе этого и можно осуществить правление.
Цзы Чжан спросил:
– Что называется пятью добрыми?
Учитель ответил:
– Благородный муж милостив, но не расточителен,
обязывает трудиться, но не вызывает ропота,
желает, но без алчности,
величествен, но не кичлив,
грозен, но не свиреп.
Цзы Чжан спросил:
– Что значит «милостив, но не расточителен»?
Учитель ответил:
– Приносить пользу народу в зависимости от того,
что ему полезно, разве это не означает
быть милостивым без расточительности?
Давать каждому посильный труд,
разве будет кто роптать?
Желать человеколюбия и обрести человеколюбие,
разве есть в том алчность?
Когда благородный муж не смеет быть
пренебрежительным ни со многими, ни с одним,
ни с маленьким человеком, ни с великим,
разве это не величавость без кичливости?
Когда благородный муж носит надлежащее платье
и шапку, вызывает почтительность своей внешностью,
суров настолько, что люди при взгляде на него трепещут,
