Томас Бриджер - Маленький большой человек

— В этих стенах правит скромность, мистер Кребб, — ответила мисс Уомсли, — однако в данном случае сама справедливость требует безоговорочно одобрить помолвку Амелии. Выпускницы моей школы часто попадают в самые благородные семьи нашей страны, и я…

— За кого?! — рявкнул я, поскольку никак не мог понять, к чему она ведет, и испугался, что весь этот словесный поток преследует одну-единственную цель — смягчить удар.

И тут, клянусь вам, она назвала имя одного сенатора. Речь же шла о его сыне, молодом адвокате из Канзас-Сити, которого мисс Уомсли наняла для процесса по делу о неуплате «Академии» ежегодного опекунского воспомоществования. Собирая материал, юноша часто посещал школу, где, по выражению моей собеседницы, «его сердце и пронзили стрелы Купидона». Ухаживание длилось всю зиму, а свадьбу назначили на май. Поэтому-то мисс Уомсли и беспокоилась насчет денег — семестр заканчивался только в июне. Внесенных мною денег осенью семьдесят первого хватило только на его половину, и с начала семьдесят второго достойная леди содержала мою племянницу в кредит, поскольку ничуть не сомневалась, что «столь знаменитый исследователь и ученый», как я, охотно заплатит за все.

Ошарашенный услышанным и чувствуя вину за свои слишком поспешные выводы, я щедро расплатился с ней. От такого головокружительного взлета по социальной лестнице у меня даже заложило уши. Я всегда мечтал о достойном муже для моей малышки, но никак не ожидал, что это произойдет так быстро. Близкая свадьба Амелии застала меня, как говорится, врасплох.

Получив деньги, старая ворона послала за Амелией и со словами: «Не буду вам мешать» — поспешно удалилась.

Девушка вошла, скромно потупив глазки, и села передо мной, положив руки на колени. Боже, как напоминала она в этот момент миссис Пендрейк!

— Надеюсь, дядюшка, ваше путешествие было успешным, — произнесла Амелия ангельским голоском.

— Мисс Уомсли сказала мне, что ты выходишь замуж.

В ее глазах мелькнуло что-то похожее на испуг, и я поспешно добавил:

— Я не возражаю, дорогая. И рад, что в твою жизнь вошла большая любовь.

Маска смирения на ее лице сменилась более знакомым мне выражением, не то чтобы циничным или наглым, а просто реалистичным.

— Ты ведь никогда на самом деле не верил, что я действительно твоя племянница? — спросила она. — Если я ошибаюсь, это просто ужасно.

Знаете, можно жить долгие годы, стараясь не смотреть правде в глаза. Когда же кто-нибудь решит вдруг конкретизировать понятия, становится просто тошно. Я знавал немало горьких пьяниц, которые цеплялись за жизнь только потому, что отказывались верить в свою безвозвратно загубленную судьбу. Вот и я считал Амелию своей кровной родней, намеренно забывая о том, что девица в ее положении запросто могла просто пойти на поводу у случайного клиента и сказать ему именно то, что он хотел от нее услышать. В конце концов, играть роль моей племянницы — куда более легкая и приятная работа, чем та, от которой я ее оторвал.

Эта мысль не раз приходила мне в голову, но я старательно ее гнал. Почему? О сэр, все очень просто: всей своей нелегкой жизнью я заработал право самому решать, кто является моим родственником, а кто — нет. У меня были две семьи, и обе я потерял при трагических обстоятельствах. И когда Амелия предложила себя в качестве моей племянницы, я был слишком счастлив, чтобы подвергать ее слова тщательному анализу.

— Понимаешь, — продолжала она, — я давно искала шанс изменить свою жизнь, и, когда появился ты, я сказала себе: вперед, дурочка, лови момент! — Она взяла меня за руку и тихо добавила: — Если ты теперь пошлешь меня к черту, я совершенно не обижусь. Но все-таки хочу сказать тебе правду. Когда мне было двенадцать, моя мать сбежала с гарнизонным барабанщиком, а отец допился до смерти через пару лет. Это произошло в Сент-Джо. Оттуда я и попала сюда. Один парень, часто заглядывавший к Долли, много рассказывал мне о мормонах, поэтому-то моя история и звучала правдоподобно.

Она грустно улыбнулась мне.

Знаете, сэр, когда все сказанное улеглось в моей бедной голове, я почувствовал прилив подлинной гордости за себя. Да, мне грустно было сознавать, что скоро, очень скоро я навсегда расстанусь со своей «племянницей», но ведь именно я, и никто другой, так резко изменил жизнь этой девушки! Если уж мне самому не суждено прорваться в верхние слои общества, то я, по крайней мере, смог помочь в этом другому. Воистину на такое самопожертвование способен только белый человек.

— Амелия, — сказал ей я, — вовсе необязательно быть с человеком в кровном родстве, чтобы считать его членом своей семьи. Мой родной брат, например, разбавляет виски и настаивает его на змеиных головах. Ничего, кроме презрения, я к нему не испытываю. Большинство тех, о ком я заботился в своей жизни, по рождению не имели ко мне никакого отношения. И я пришел к выводу, что истинную родню каждый из нас выбирает себе сам, и если она к тому же связана с нами узами крови, то это скорее исключение, чем правило. Поэтому ты — моя племянница, и наплевать, что данное слово значит на самом деле. Я люблю тебя и не намерен посылать к черту. Но если ты хочешь быть на свадьбе сиротой, что полностью соответствует правде, дело твое. Я мешать не стану.

Она горячо запротестовала, что доставило мне несказанное удовольствие, однако я остался тверд. В самом деле, девочка заочно представила своего «дядю» жениху как видного ученого, исследователя, охотника за всякими диковинками. Одного взгляда на меня достаточно, чтобы все ее старания пошли прахом. Нет, мне там быть нельзя, но… я уж постараюсь найти кого-нибудь вместо себя.

Я отправился к синьорине Кармеле. Там меня ждала удача: она жила со спивающимся джентльменом лет сорока с роскошной седеющей шевелюрой и даром прирожденного оратора. Да, он был алкоголиком, но поклялся, что за обещанную сумму сумеет пройти по церкви достойно и без посторонней помощи.

Когда день свадьбы наступил, он прекрасно справился со своей ролью. Амелия в роскошном подвенечном платье (моем подарке) гордо шествовала к алтарю, держа его под руку. Кармела, правда, так и не явилась на церемонию. Эта пара жила по несколько странным правилам — они напивались до свинского состояния по очереди, то есть через день. В тот день был ее черед.

Зато пришла Долли. Расчувствовавшись при виде своей бывшей «сотрудницы», она ревела, как корова, а когда молодожены покинули церковь, опустила свой гигантский бюст мне на плечо и, хищно поводя усами, шепнула:

— Просто незабываемое зрелище! Ну что, коротышка, может, отправимся ко мне? Подберешь там себе еще одну племянницу…

Тогда я решил, что никогда больше не увижу девочку и даже не услышу о ней. Но в 1885-м, а может в 1886-м я случайно прочел в газете, что Гровер Кливленд 11 взял ее мужа в свой кабинет! Ей не просто повезло, а повезло фантастически. Поэтому, собственно, я и рассказал вам всю эту историю.