Э. Шевалье - Черноногие
Ник прищелкнул языком и спокойно смотрел на заходящее солнце.
— Правда, вы молоды, молоды душой и телом, в том нет сомнения, — подтвердил Кенет рассеянно и, только тут заметив вооружение охотника, спросил: — Но что все это значит? Куда вы так снарядились, при походном ранце и с карабином в руке, целый арсенал оружия за поясом?
— Это значит, что я собрался в поход.
— Куда это? — удивился Кенет.
— На поиски Розанчика. Куда же еще?
— Но не с вами ли мы условились только завтра отправиться в путь? А я надеялся, что вы пойдете со мной.
— Что прикажете делать? Я и сам знаю, что странностей во мне хоть отбавляй. Никогда не умел я быть таким, как все; вбил я себе в голову мысль, что мне надо одному приложить руку к делу, ну и приложу один — ей-ей! Право так, покорный ваш слуга! И вот я пойду в одну сторону и постараюсь как могу, а вы вместе с Саулом, коли охота есть, идите по другой дороге. Ведь с этим стариком каши не сваришь, он способен весь мир обойти без карты и компаса, под влиянием инстинкта, который природа вложила в него.
— По какой же дороге вы отправляетесь?
— Сам еще не знаю, пока поселки в глазах маячат. Чтобы собраться с мыслями, мне необходимо вдохновение необъятных и безлюдных прерий. Где многолюдье и порядок, там я перестаю быть Ником Уинфлзом. Как попадутся мне на глаза следы бизона, тропа индейца, селение бобров — ну, тут я как дома. А ночью я люблю засыпать под концерты волка, филина и дикой кошки.
— Да, я вполне понимаю вас, — сказал Кенет, на лице которого отражалось восторженное удивление красноречием, свойственным одному Нику.
— Вот вы все понимаете. У людей, начитавшихся книг, тоже есть много странностей. И вы также престранный молодой человек! Вы хотите прочитать в душе Ника, точно в большой книге. В вас сразу чувствуешь что-то очень хорошее… Напасть так же думает, не правда ли, верный друг?.. Заметили ли вы, как она при этом подмигнула мне, да еще и головой кивнула. Это значит на ее языке «да». О! Мы с ней понимаем друг друга как нельзя лучше.
— Кто же сомневается в этом? Но разве вы отправляетесь пешком?
— Да, пускай Огневик отдохнет маленько. Впрочем, пешим легче отыскивать следы тварей, чем с коня. Я же намерен преследовать хищника до тех пор, пока не попаду в последнее затруднение, из которого не в силах буду уже выпутаться. Прощайте, милый человек! В путь-дорогу. Напасть!
Ник вскинул ружье на плечо и скорыми шагами удалился в сопровождении собаки. Но Кенет видел, как на дороге он остановился и о чем-то толковал с госпожой Стаут, которая, умышленно или случайно, встретила его на некотором расстоянии от укрепления.
— Ну вот! — прошептал Кенет. — Он, наверное, подстрекает на новую выходку эту несносную женщину. А вот как раз, выступает счастливый обладатель этой уникальной собственности.
Голиаф подходил к нему.
— Господин Стаут! — закричал Кенет еще издалека. — Уж не любовное ли свидание там назначено? Посмотрите-ка! Но хочу надеяться, что грех ревности вам не присущ.
— Я-то? Нет, я в жизни не умел ревновать. И странная вещь! За всю жизнь никто не попытался даже похитить ее сердце у меня, хотя нельзя сказать, чтобы это была обыкновенная женщина. Ах, если бы кто-нибудь сделал попытку и имел бы успех! Персилья Джейн самое необыкновенное существо на свете, а между тем я тогда только и счастлив, когда она подальше от меня. Вижу, что ей в голову опять что-то взбрело, но что именно, пока не могу себе представить… А я к вам с покорнейшей просьбой. Вы и Саул Вандер завтра уходите из форта, не будет ли вашей милости угодно и меня захватить с собой? Конечно, я не блестящий ходок, но постараюсь всеми силами быть полезным и как можно меньше тревожить вас.
— Боюсь, что это невозможно. Подумайте только об опасностях и, главное, о Персилье Джейн.
Голиаф с ужасом оглянулся на то место, где стояла его супруга, но она уже исчезла, что, видимо, его успокоило.
— Мне было бы в тысячу раз приятнее общаться с ядовитыми змеями, чем оставаться здесь, — заговорил он тихо, — Персилья способна растерзать меня на клочки. Если вы отвергнете мою просьбу, то мне остается только надеть петлю себе на шею. Подумайте о моей злосчастной судьбе: меня ограбили; краснокожие твари выпили мою превосходную водку с самой малой примесью воды. Была у меня лошадь с полной упряжью; где она теперь? Наверное, эти гнусные твари ее сожрали. А может быть, она еще жива, и мне суждено отыскать ее, если пойду с вами. Ее так легко узнать по приметам: на одном боку у нее нарисован красной краской винный бочонок, а на другом — пьяный индеец.
— И рад бы помочь вам улизнуть от супружеского счастья, но прежде мне надо переговорить с Саулом Вандером и Гэметом.
— Я виделся уже с господином квакером, но так и не добился толку от него. Он сказал, что ни в ком не нуждается и сам пойдет, один.
— Как! И он один?
— Он так сказал и еще изрек множество нелепостей о миролюбии и кровопролитии. Как видите, вам на него нельзя рассчитывать. Возьмите же меня собой и дайте оружие. Драться я буду не хуже других. Когда Персилья Джейн будет далеко позади, а ядовитые краснокожие змеи впереди, я ни на шаг не отступлю и скорее брошусь на индейские ножи, чем наткнусь на лезвие языка моей Персильи Джейн.
— Хорошо, я поговорю с Саулом Вандером.
Не желая затягивать разговор, Кенет простился с Голиафом и пошел вдоль берега прогуляться, но вдруг его опять окликнул виноторговец.
— Господин Айверсон, вы ничего не имеете против моего намерения захватить с собой лошадь с некоторым количеством вина в бочонках? Мне сдается, что по дороге можно хороший торг сделать, а всему свету известно, что вино — лучший миссионер для укрощения нравов и просвещения краснокожих змей.
Кенет отвернулся и, не удостоив ответа разумную меру просвещения, продолжал свою прогулку.
Глава XLI
НИК И НАПАСТЬ
Ворон Красной реки питал закоренелую ненависть к поселениям белых. Пустыня — вот его отчизна; Северо-запад — его дом; небо — потолок, земля — пол. Он не имел понятия о тоске по родине. Все необходимое для жизни он находил в своем необъятном жилище: его кухня — лес; его припасы: в воде — рыба, в воздухе — птица, на земле — мясо; трава и ветви деревьев — его постель, ночная темнота — занавес. У Ворона громадная собственность, за которую он не платит ни налогов, ни пошлин, да и семейные узы его были необъятны, ибо он представлял собой «линию соединения двух человеческих племен». Краснокожие и бледнолицые были его братьями, хотя он ни с кем не поддерживал тесных отношений. Все его радости и печали, страхи и надежды жили в нем самом. Особенную нежность питал он к лошадям, и в этом отношении его понятия о правах собственности были весьма растяжимы. Он считал, что природа создала лошадей для него, как и деревья, и что он имеет одинаковое право как рубить деревья, так и уводить лошадей. С такими повадками, конечно, Тому не сиделось на месте. Проводив Саула Вандера до форта, он тотчас отправился домой, взмахнув при этом крыльями, каркнув и свистнув самым оглушительным образом.
