Луис Ламур - С попутным ветром
Возле кнехта слонялось несколько матросов. Я остановил их и спросил, не отправляется ли какое-нибудь судно в Англию.
Они посмотрели на меня и вначале ничего не ответили. Затем самый низкорослый из них, худощавый и жилистый парень, произнес:
— В ближайшие две недели туда не будет судов — все идут в Балтийские страны и в Средиземное море. Вы ищете место?
— Да. Если что-нибудь услышите, сообщите мне. Я — капитан Чантри. Меня можно найти в отеле «Добрые дети» на улице с тем же названием. Кто принесет мне сообщение, получит несколько серебряных монет.
— Мы не можем знать, найдется ли для вас место, — сказал матрос.
— Ну, разумеется, просто сообщите мне название судна. А там я уже сам договорюсь.
Из гостиницы были видны мачты, и они словно приближали меня к родине. Возвратившись в гостиницу, я сел за стол в общем зале и заказал омлет и бутылку вина.
Обычно здесь едят дважды в день — в десять часов утра и в четыре, но странники вроде меня едят, когда голодны, а я был сейчас очень голоден. Омлет был превосходный, за ним последовало жаркое из телятины, баранины и бекона с овощами.
Вдруг к моему столу подошел крупный молодой человек со смуглым лицом и серьгой в ухе.
— Вы ищете судно в Англию? — спросил он.
— Да, — ответил я.
— Вы едете один?
— С лошадью, причем отличной. У вас есть на примете такое судно?
— Возможно, найдем. Я поговорю с капитаном. Мы идем в Лондон.
— Тогда договоритесь обо мне и лошади. Мое имя Чантри.
Он уставился на меня:
— Так вы и есть Тэттон Чантри — мастер-фехтовальщик?
— Да, я Тэттон Чантри, и моя шпага при мне.
— Ну, капитан будет рад.
Морской переход в Англию был трудный, но короткий. Скоро я сводил свою лошадь по мосткам в лондонском порту. Она была не меньше меня рада, что наконец ступает по твердой земле. Я сразу же отправился к Эмме Делахей.
Некоторое время я, окаменев, с изумлением взирал на то, что предстало моим глазам. Дом частично выгорел, окна его слепо смотрели на улицу. Эмма Делахей больше не жила здесь! Я спросил у прохожего, что здесь случилось. Он пожал плечами и пошел дальше. Взяв под уздцы свою лошадь, я двинулся по улице и остановился возле знакомой вывески. Здесь некий Холмс держал маленькую лавку и продавал платье морякам и другим клиентам.
— Эмма Делахей, говорите? — переспросил он. — Вот уже четыре года, как она съехала отсюда, капитан. Все это время я ничего о ней не слышал.
В ответ на мой следующий вопрос он кивнул:
— А, «Добрая Катерина»? Да, она появлялась, и не один раз. Хорошее судно! Вскоре оно снова должно прибыть.
Мои дальнейшие расспросы об Эмме Делахей ничего не дали. Она просто исчезла... испарилась! И вместе с ней — мои деньги!
В моей старой гостинице Том провел меня в мою прежнюю комнату.
— Я присмотрю за вашей лошадью, — сказал он.
Когда я стал расспрашивать его о своих знакомых, он ответил, покачав головой:
— Джекоб? Он не заходил сюда вот уже три... почти четыре года. Но ведь он бродяга! Где он сейчас, один Бог знает. Но рано или поздно он снова появится.
Том принес мне эля и подсел за мой стол.
— Сейчас здесь стало тихо, — сказал он. — Все спокойно. — Он внимательно посмотрел мне в глаза. — Вы все же его допекли, правда?
— Кого? Джекоба?
— Да нет же, не Джекоба. Лекенби! Ваш последний памфлет его доконал. Королева пришла в ярость и устроила кое-кому разнос. В результате нескольких преступников повесили, а других посадили за решетку. Он-то, конечно, сумел ускользнуть и, говорят, по-прежнему богат.
— А Тости, что с ним? — спросил я.
— Я его не видел. Некоторое время он еще болтался здесь, несчастный и неприкаянный. Все переменилось. Роберт Грин окончательно спился, и теперь все говорят только о Ките Марлоу, Томасе Киде и Уильяме Шекспире.
Лондон действительно изменился. Или, может быть, изменился я сам? Мои морские скитания, плен, каким бы он ни был легким, жизнь в других странах, общение с людьми других наций — все это не могло не оказать на меня влияния.
Том ушел по своим делам, а я еще долго сидел за стаканом эля. Я стал старше... старше на четыре года. В Испании время летело быстро, и на войне тоже. Теперь, когда я оглядываюсь назад, все былое представляется мне как окутанная туманной пеленой череда смутных образов, и лишь отдельные эпизоды выступают четко и ярко. Нередко они кажутся совершенно не связанными между собой.
У меня в кармане было несколько золотых монет, подаренных мне королем Генрихом. Это было все, чем я располагал. Я одинок, у меня нет ни дома, ни земли, ни семьи, а сейчас — и друзей.
Что делать? Искать Эмму Делахей? Как? Может быть, она умерла: чума за это время не раз посещала Лондон. Мой маленький капитал испарился, а золотых монет Генриха хватит ненадолго. Вернуться к литературной работе? Но я совсем не писатель, я всего лишь умею пользоваться словами. Правда, в запасе у меня имелся рассказ о войне, а может быть, и несколько рассказов, и, стало быть, пока фортуна не улыбнется мне снова, надо попытаться...
Сидеть сложа руки — не в моем характере. Чем-то я должен заняться!
Англия доброй королевы Бесс по-прежнему была на подъеме. Купцы и ремесленники, еще недавно презираемые, теперь нередко занимали высокие посты. Некоторые обзаводились собственными гербами и становились дворянами, йомены превращались в аристократов — все менялось на глазах. Мало кто из потомков древних родов, предки которых пришли в Англию из Нормандии с Вильгельмом Завоевателем, оставался у кормила власти. Возвышался новый класс. Но для меня в этой новой Англии не было места, рано или поздно мне станут задавать вопросы, и тогда выяснится, кто я такой.
Ричард Филд, вспомнил я, вот кого нужно разыскать! С этой мыслью я пошел в свою комнату и, сев за маленький стол, сделал наброски описания битвы при Арке, очевидцем и участником которой я был. Для оживления повествования я включил туда пассаж о Генрихе Наваррском. Я нарисовал не льстивый портрет короля, а беспристрастное изображение человека, его характера и способностей.
Большую часть ночи я провел за работой и быстро продвигался вперед, увлекшись собственным повествованием. Это была картина войны, увиденная не со стороны, а непосредственно с поля боя. Она была полна рукопашными схватками, ударами клинков, кровью, смертью и искрометными вспышками юмора.
На следующий день я встретился с Ричардом Филдом, и он принял меня как старого друга. Этот человек по крайней мере не изменился, хотя и сделал большие успехи за это время. Его издательство расширилось вдвое, теперь в нем работало человек двенадцать печатников и подмастерьев, тогда как раньше их было всего двое.
