Чаща - Джо Р. Лансдейл
Миновав прогалину, мы снова углубились в чащу, где и решили укрыться под покровом могучих сосен. Здесь мы надеялись на безопасный ночлег, так что, не теряя времени, стреножили наших лошадей. Мы слишком устали, чтобы заботиться о еде, и сразу же завалились спать. Я разложил свою подстилку, где мы с Джимми Сью и улеглись, а немногим позже нам пришел составить компанию Боров.
Я уже почти спал, когда Джимми Сью положила руку мне на грудь и, приблизив губы к моему уху, шепнула:
– Я хотела вырасти и стать принцессой, а вместо этого я шлюха. Как такое случилось?
– Видно, свернула не в том месте.
– Это уж точно.
– Я хотел стать фермером, а сделался убийцей.
– Похоже, нам обоим случилось свернуть не туда.
Я обнял ее за шею и прижал к себе.
– Джимми Сью, ты моя принцесса, куда бы ты ни свернула. Там, на дороге, ты спросила, чего я хочу или как-то так. У меня есть ответ. Я хочу тебя.
– Сегодня ночью или на всю жизнь?
– Признаться, этой ночью не слишком. Я так устал, что нет сил даже снять штаны.
– Тогда это кое-что значит.
– То есть?
– Ты сказал, что хочешь меня, даже оставшись в штанах.
– Верно, я не подумал, – сказал я. Даже если Джимми Сью и сказала что-то в ответ, я уже не слышал, потому что сразу же уснул.
Посреди ночи я проснулся от мучительной жажды и увидел, что Спот не спит. Он сидел на земле у самого края прогалины, между большим зазубренным пнем и выжженной ямой, где когда-то торчал другой пень. По соседству было еще несколько ям на месте пней, взорванных динамитом.
Оглядевшись, я убедился, что остальные, кроме Юстаса, по-прежнему лежат, завернувшись в одеяла, лошади не тревожатся и никто не крадется прирезать нас во сне. И я хорошо слышал храп Борова по другую сторону от Джимми Сью. Пусть он был опасным бойцом, но никак не годился на роль сторожевой собаки.
Как я заметил раньше, я был здорово измотан, но теперь, проснувшись, почувствовал себя немного бодрее. Мне было хорошо с Джимми Сью. Несколько минут я просто смотрел, как она спит. Во сне лицо ее было безмятежным и она казалась моложе и красивее, чем обычно. Во сне она превращалась в принцессу своих грез.
Однако радость была скоротечна, и я вернулся к мыслям о Луле. Мне представилось, как она лежит на животе, в старой рваной рубахе, мужском комбинезоне и грубых башмаках и разглядывает травинку с каплями росы. И когда я мысленно подошел к ней позвать на завтрак или для чего-то еще, она, не отрывая глаз от капель на стебле, сказала бы: «Джек, взгляни на эти маленькие капли. Будь ты чем-то крошечным, маленькой-маленькой рыбкой, в одной капле был бы целый океан». Я не был ни крошечным, ни рыбкой и вряд ли мог понять, о чем она. Я мог только думать о ней – где она и что с ней сталось, – и внутри закипала боль, и хотелось кричать.
Выбравшись из-под одеяла, так чтобы не разбудить Джимми Сью, я взял и засунул за пояс свой револьвер и направился к Споту. Он развел небольшой костерок и собирался готовить кофе. Рядом на земле лежал пистолет, который он получил на всякий случай.
– Знаешь, как им пользоваться? – спросил я вполголоса, чтобы не разбудить других.
– Как я разумею, сейчас ты про пистолет, а не про кофейник, – сказал он.
– Как угодно. В этой поездке не раз пришлось пить отвратительный кофе.
– Я мало понимаю в оружии и не думал им пользоваться. А если про кофе, Коротыш любит слишком крепкий, Юстас слишком жидкий, Джимми Сью пьет его мало, а шерифу вообще все равно. Вот и собирался сделать, как я люблю.
– А что насчет меня? – спросил я.
– Да как-то не задумывался.
– Спасибо.
– Я в том смысле, что пока нет к тебе зацепки. Не разберу, что у тебя на душе.
– Это как же тебя понимать?
– В смысле, я знаю, что твою сестру забрали, да не пойму, что ты хочешь вернуть.
– Мою сестру, – сказал я.
– Кого-то, кто с виду как она.
– Тебе откуда знать? Я уже устал выслушивать ото всех одно и то же. А сам ты ничего об этом не знаешь.
– Я – пожалуй, – сказал он. – Но вот мой дедушка Уиден, он рассказывал, как еще до отмены рабства его разлучили с родителями. Отца его, на самом деле, продали еще раньше, пока он был еще крохой, а там, через несколько лет, и его самого. Вроде как лет десять ему было, да точно он не помнил. Денег дали мало, а покупателю он был и не нужен, все только для того, чтобы отлучить, как говорится, поросенка от матки. Дедушка Уиден говорил, что сообразил уже после, когда на ферме увидел, как тот малый любил забирать поросенка у матки, как ему нравилось слушать поросячий визг и смотреть, как мечется та мама свинья. Уж так он любил, что мог отхлестать маму свинью кнутом, а поросенка бросить через изгородь прямо в грязь. Вот так удовольствие получал. Ну, и дедушка Уиден сказал, что он тоже был как задешево купленный поросенок, которого забрали, пока он не отвыкнет и уже не вспомнит свой дом.
– Если думаешь, что моя сестра отвыкнет, то я уверен, что она помнит и дом, и как там все было.
– В том-то и дело. Понятно, она будет помнить, как и дедушка Уиден, но бывают места, куда ты уже не вернешься, и тогда вспоминать о них только хуже.
Кофе закипал. Я дошел к своей сумке, достал кружку и вернулся обратно. У Спота уже была кружка, и он налил нам своего напитка. Тот был хорош, не слишком горький и не слишком жидкий. И по вкусу не отличался от запаха, что в случае с кофе не всегда соответствует.
Оглянувшись, я понял, что Юстас до сих пор не вернулся. И спросил:
– А где Юстас?
– Вот точно не скажу, видел только, как он ушел куда-то в лес. И вроде как с бутылкой, и здорово пьяный, это я по походке смекнул – одной ногой твердо идет, а другую волочит.
– Ему нельзя пить, – сказал я.
– Пойди скажи ему это, – сказал Спот.
Я покачал головой.
– Только не я.
– Тогда вот что, – сказал Спот. – Я хочу согреть в котелке немного бобов. Последи, пока я схожу в лес облегчиться. Делать особо ничего не надо, только помешивай и не давай подгореть.
– Ладно, – сказал
