Макс Брэнд - Мчащиеся мустанги
— Посмотри! — сказал парень.
— На что смотреть?
— Видишь эту кучу хвороста? Видишь, она выше дома, выше сарая, выше вяза и смоковницы, которые росли больше тридцати лет?!
— Что за глупости ты мелешь?
— Разве это глупости?
— А разве нет?
Том Глостер вздохнул.
— В моих словах что-то есть, — терпеливо продолжал он. — Это пришло мне в голову, когда я недавно стоял перед домом. Зачем тебе деньги, которые заработал я?
— Спрашиваю: ты мне сын?
— Да.
— Кто тебя кормит и одевает?
— Ты.
— Тогда почему я не имею права на твои деньги?
— Джим тебе сын?
— Да.
— Разве его ты не кормишь и не одеваешь?
— Он одевается сам. К тому же он мужчина, а не какой-то недоумок…
— Значит, я недоумок? — задумчиво произнес Том.
— Сам довел меня своими дурацкими разговорами!
Том шагнул мимо него. Зашел на кухню, где мать, склонившись над тазом, заканчивала мыть посуду. Вода в тазу была грязной и жирной, покрасневшие руки тоже были грязными.
— Вода кончилась, — заметил Том.
— Да вот некогда было сходить на колодец принести ведерко, а тебя не было дома, — улыбнувшись через плечо, ответила она. — Слыхала, как ты хорошо объездил кобылку, сынок. Это большое дело. Все теперь станут о тебе говорить. Что такое?
Последние слова она произнесла, изумленно повернувшись к Тому. Перед его глазами мелькнул залитый водой ветхий домотканый фартук.
— На, — сказал он. И положил ей на ладонь новенькую блестящую золотую монетку.
Мать, не двигаясь, смотрела на золотой. Потом промолвила:
— Ты хочешь сказать, это мне?
— Да, тебе.
— Золотой! — воскликнула мать и замолчала.
Он понял почему — у нее дрожали губы, по щекам ручьем лились слезы.
Глава 5
СЕРАЯ ВЕРНУЛАСЬ
Потом Том сидел в темноте на заднем крыльце и размышлял. До него начинало доходить, что живет он в нищете и лишениях, а обиды, которые достаются на долю матери и его самого, ничем не заслужены. И все это, как ему казалось, он прочитал в глазах сопровождавшего Капру мальчишки.
Когда же вернулся на кухню, мать как раз заканчивала подметать пол. Собрав сор в ведро, она медленно разогнулась.
— Давай-ка выйдем, — предложил Том.
Мать высыпала мусор в печь, прикрыла дверцу и вышла следом за сыном на крыльцо. Том направился по дощатой дорожке к ветряку. Они встали под его крыльями, слушая тихое лязганье штока поршня и рокот быстро вращающегося водяного колеса, — дул довольно свежий ветерок. С колеса падали крупные капли воды.
— Здесь удобнее поговорить, — объяснил он.
— Холодновато, — заметила мать. — Смотри не простудись до смерти, сынок, — тут свежо и сыро.
— Мне надо кое о чем тебя спросить.
— Мальчик мой, — воскликнула мать, — скажи, что с тобой стряслось — зачем ты отдал деньги мне? И не захотел дать кому полагается — Джиму, старшему брату… даже собственному отцу!
В ее голосе звучали отчаяние и страх; страх перед неизвестностью — самый ужасный страх.
— Тебе за меня стыдно, мама?
— Нет, нет! Я никогда за тебя не стыдилась! Несмотря ни…
— Погляди!
— Да, Томми? Что там?
— Погляди на эту кучу хвороста.
— Ну?
— Кто ее натаскал?
— Да ты, кто же еще?
— Верно, я расчищал низину и таскал хворост сюда. Надолго хватит топить?
— Что ты, сынок, да в нашей печке ни в жизнь не сжечь! Слава Богу, большую часть можно продать. Отец обещает купить мне из выручки пару сковородок… когда перерубишь это на дрова. Наверно, до зимы не успеешь?
— Можешь купить сковородки на эти пять долларов.
— Томми! Неужели ты думаешь, что я смогу потратить эти деньги на себя? Твоему брату Гарри позарез нужны новые башмаки. Он уже почти скопил денег, не хватает совсем немножко.
— И ты отдашь ему?
— Почему бы и не отдать?
— Потому что я не хочу.
— Томми, не знаю, что на тебя нашло, все эти разговоры о куче хвороста и остальное. Ты же знаешь, у отца и братьев есть на это право.
— Почему?
— Разве они не заботятся о тебе?
— Ни все они, вместе взятые, ни земля, из которой растут деревья, не соорудили ничего такого, что бы было выше этой кучи хвороста.
— Боже милостивый! Так вот что ты хочешь сказать! Вот что, оказывается, у тебя в голове! Томми, глупый, неужели не видишь разницы между кучей хвороста и… и, скажем, этим домом?
— Все до единой хворостинки я выдергивал из земли, вырубал с корнем. Тащил в гору и складывал здесь. Мать, сколько труда стоило построить этот маленький домишко?
— Говоришь, маленький? Верно, не очень большой. Не знаю. У меня голова идет кругом, Томми! Плохо сегодня соображаю. Но чувствую, ты ужасно не прав! Томми, дорогой, я страшно боюсь, не говори так больше!
— Мне надо сказать, — настаивал Том. — Я не боюсь и должен сказать. И только ты меня поймешь.
Схватив его за руку, она зажала ее в своих дрожащих ладонях:
— Ты не скажешь ничего дурного и необдуманного, Томми? Ты же никогда так не говорил.
— Мать, что, по-твоему, делает человека мужчиной?
— Конечно же работа, Томми!
— Нет, не только. Возьми серую кобылку. Хэнк Райли ее объезжал. Тот приезжий, Капра, тоже. И их труды оказались напрасными.
— Но ведь ты ее укротил, поработал плеткой!
— Я ее не трогал. Разве битьем чего-нибудь добьешься? Не знаю. Во всяком случае, я не представляю.
— Тогда к чему ты клонишь? Как же иначе можно чего-нибудь добиться в жизни, Томми?
— Я не счастлив ни с кем, кроме тебя, мама.
— Дорогой мой! К чему ты клонишь, сынок?
— Видишь ли, я люблю тебя и этим счастлив. А другие тебя любят?
— Кто другие?
— Отец, мои братья, сестры.
— Томми! — Задохнувшись от изумления, она прильнула к нему. — Проводи-ка меня домой. Я себя неважно чувствую, голова что-то закружилась.
— Плевать им на тебя.
— Это мужу-то? Моим малышам? Что на тебя сегодня нашло, Том? Зачем меня мучишь, разрываешь мне сердце?
— Видела серую кобылку?
— Ту, что продал Райли?
— Ту самую.
— Как раз думаю, что с тобой стряслось, после того как ты с ней поработал. Что у тебя на уме, парень?
— Я видел фотографию ее матери. Серая похожа на нее. Думаю, ничто ниоткуда не берется.
— Пытаюсь понять тебя, Том. Ей-богу, никак не разберусь!
— Скажем, другие ну хоть капельку похожи на тебя?
Мать, тяжело дыша, молчала, руки ее тряслись еще больше.
— Если они тебя любят, то я не знаю, что это за любовь. Никогда не помогут, разве что на Рождество.
— Им приходится самим себя обшивать… девочкам, бедняжкам, надо же проводить время с молодежью. Как же девушкам без этого, Том? Станешь постарше — поймешь!
