Луис Ламур - Выстрелить первым...
Я подошел к двери и поставил винтовку у порога.
— Вы выстрелили только один раз, — сказала Кейти с улыбкой.
— Я видел только одну утку.
Она немного помолчала, потом заметила:
— Утка должна немного повисеть.
— Возможно. Но придется ее съесть. У меня нет другого ужина.
— Не очень-то сытный ужин для голодного мужчины. Приходите ко мне в Блекторн. У меня есть копченый окорок.
— Вы понимаете, кого приглашаете поужинать, мэм? Чтобы Каллен Бейкер приехал в Блекторн? Я там не сделаю и двух шагов, как меня заставят взяться за оружие. А если люди узнают, что это вы меня пригласили, с вами перестанут разговаривать. У меня здесь дурная слава.
— Вас долго не было, Каллен Бейкер. После войны Блекторн опустел. Я живу в доме Уилла, он завещал дом мне. Со мной живет тетя Фло. Кроме нее, вы едва кого-нибудь увидите.
— А Чэнс?
— Он в Бостоне. Или еще где-нибудь. Во всяком случае, он редко меня навещает. Чэнсу нравится жить в городе.
Мне приходилось бывать в доме Уилла. Потому что в тот день после драки у мельницы, я приобрел не только врага, но и друга.
Уилл Торн был человеком скромным и неразговорчивым, но добился в жизни всего, чего хотел. Уилл изучал природу, и я многое от него узнал, как, наверное, и он от меня.
Уилл писал статьи. Я в этом ничего не понимал, поскольку с трудом научился читать и едва умел подписываться. А Уилл писал для журналов издававшихся в Лондоне и Париже. Помнится, он написал о редком виде цапли, обитающей в наших болотах. Еще, кажется, писал о бабочках и пауках и о многом другом. Я с раннего детства любил и знал природу. Однажды Уилл сказал мне, что любой натуралист отдал бы несколько лет жизни за те знания, которыми обладал я.
Мы часто бродили по болотам. Я показал Уиллу болотные тропки, которые были известны лишь индейцам и мне. Иногда мы вместе собирали растения, разыскивали редких птиц и насекомых. Я знал, где можно найти то, что он искал.
Уилл был мне другом. Никогда не забуду вопрос, который он задал мне после того, как я рассказал об очередной драке — после происшествия у мельницы их было достаточно, например, в Форт-Белнэпе, где я убил человека.
— Ты считаешь, что поступил правильно? — спросил Уилл.
Подобные вопросы запоминаются надолго. После этого я научился оценивать свои поступки, часто отвергая те решения, что лежали на поверхности. Словом, Уилл преподал мне хороший урок.
Человеку важно жить в мире с самим собой, говорил Уилл, и не важно, что думают о нем люди. Люди часто ошибаются, общественное мнение меняется, а ненависть редко бывает разумна. Многие его слова я слышу до сих пор. Например, он утверждал, что нельзя давать волю гневу и ненависти, иначе навредишь самому себе, и время показало, что он прав.
— Уилл рассказывал мне о вас, когда я была маленькой девочкой, — сказала Кейти. — Он называл вас хорошим парнем. Говорил, что у вас есть все задатки, чтобы стать настоящим мужчиной, лишь бы вас не задевали. Но он также говорил, что в прежние времена вы могли бы стать вождем клана в Шотландии, что в жилах у вас течет темная, опасная кровь. Однако Уилл часто повторял, что вы в душе джентльмен.
При ее последних словах я смутился. Не привык, чтобы Меня хвалили, да и не считал себя таким уж хорошим человеком. Одновременно я почувствовал как бы угрызения совести: если Уилл Торн считал меня хорошим человеком, я просто обязан таковым стать, обязан сделать так, чтобы люди узнали — Каллен Бейкер не такой, как о нем думают.
Мы сидели у Кейти на кухне, разговаривали. Мне был приятен шелест ее юбки, тихий звон стекла и фарфора, позвякивание столовых приборов… Уютно гудело пламя, в чайнике закипала вода. Я не привык к подобным звукам, куда Чаще я слышал потрескивание сиротливого костра под открытым небом.
Пока Кейти готовила ужин, тетя Фло отдыхала наверху, в своей комнате. Я с удивлением смотрел, как деловито и уверенно передвигается по кухне Кейти. Вот уж не ожидал, что увижу, как член семьи Торнов готовит ужин мне, Каллену Бейкеру.
Она поставила тарелки на маленький столик в углу комнаты и зажгла свечи. Свечи мягко мерцали в полумраке, и это было мне на руку, ведь я не успел даже побриться, одежда же, старая и поношенная, тоже меня не украшала. Словом, я стеснялся своего внешнего вида; меня удивляло, что такая женщина, как Кейти, пригласила меня ужинать.
И все же с ней было легко, легче, чем с любой другой, а я знал немало женщин, хотя и не лучших. Я знал тех женщин, которых затаскивают на сеновал или берут на прогулку в прерию, подальше от фургонов. Может, и не стоило мне с ними связываться, но ведь, когда нахлынет желание, забываешь обо всем…
— Расскажите мне о Западе, — попросила Кейти, когда мы пили кофе. — Меня всегда интересовали те края. Если бы я была мужчиной, непременно бы отправилась на Запад.
Рассказать ей о Западе? С чего же начать? Как найти слова, чтобы описать виденное мной. Как поведать о пятидесятимильных перегонах скота без воды? Как рассказать о соленом поте, пыли, о ядовитой щелочной воде? О походных лагерях, где командует револьвер, о кровоточащих ранах, которые перевязываешь грязным платком и молишься, чтобы они не воспалились? Как рассказать женщине о Западе? Разве можно передать словами красоту быстрых ручьев, бегущих по камням, красоту гор, подпирающих небо, красоту облаков, нависших над вершинами?
— На Западе чудесная земля, миссис Торн. Там такие широкие просторы, что можно ехать неделю и не встретить ни одной живой души. Я видел места, где не ступала нога белого человека, каньоны, окруженные голыми скалами. Когда разводишь ночью костер, с неба тебе светят миллионы маленьких огоньков. Ты сидишь у костра и слышишь, как жалуются луне койоты, вдыхаешь едкий дым и напряженно прислушиваешься — нет ли поблизости команчей? А конь жмется к костру и вглядывается в темноту, тоже прислушиваясь… Во тьме чаще всего никого нет, но разве знаешь наверняка? Все возможно на Западе. Иногда по утрам видишь, как идут к водопою олени. Около источников разбивать лагерь нельзя, во-первых, это небезопасно, но есть еще одна причина: животным тоже ведь нужна вода, они не подойдут к ней, если рядом человек. Так что лучше вечером напиться, а спать подальше от воды, чтобы звери не боялись. На рассвете иной раз видишь удивительные вещи. Однажды утром к водопою спустились семь снежных баранов. Ни одно существо на свете, будь то зверь или человек, не может сравниться по гордости со снежными баранами. Они подошли к воде и стояли, время от времени наклоняя головы, чтобы напиться. Ростом бараны с осла, а шерсть мягкая, как у олененка. Путешественник-одиночка испытывает много лишений, зато видит такое, что и не снилось горожанам. Как-то раз я оказался в десяти шагах от гризли, который уплетал чернику. Медведь так увлекся, что лишь искоса на меня поглядывал, а я наблюдал за ним и тоже лакомился ягодами. Зверь почти не обращал на меня внимания, и я отвечал ему тем же, а когда наелся, поднял руку, сказал: «Прощай, старина» и пошел к своей лошади. Вы не поверите, мэм, но медведь повернулся и смотрел на меня с таким выражением, словно ему было жаль со мной расставаться.
