Генри Уилл - Золото Маккены
— Ну хватит! — нервно рявкнул Микки Тиббс. — Пора с этим завязывать, Пелон?
— С «этим»? — повторил Маккенна, чувствуя, как скальп съеживается на макушке.
— А, да, — извиняясь, проговорил бандит. — Я совсем забыл упомянуть, что заключил договор с Микки: убить тебя и девчонку.
Все увидели, как под серапе зашевелился длинноствольный кольт. У Маккенны вырвался сдавленный крик:
— Боже мой, Пелон, — не-ет!!! Не надо, прошу тебя! Только не девушку!
— Тут я бессилен, патрон. Приготовься, пожалуйста.
Он немного развернул голову, смотря на стоящего чуть поодаль от остальных Микки.
— Ты тоже, сукин сынок.
— Что «тоже»? — нахмурился узкогрудый кавалерийский разведчик.
— Тоже приготовься, — ответил Пелон. — Просто с Маккенной мы договорились убить тебя.
Маккенна увидел, как — словно змея — Микки свернулся в кольцо, собираясь нанести контрудар — и постарался его предотвратить.
— Пелон! — крикнул он, надеясь в последнюю секунду остановить стрельбу, — пожалуйста, отпусти девушку! Не дай ей умереть из-за того, что я в тебе ошибся. Это — пундонор — Пелон. Заклинаю честью твоего отца!
Казалось, жестокого сонорца проняло. Боль принимаемого решения исказила угрюмый рот, но, прищелкнув языком, он покачал головой.
— Конечно, извини, Маккенна, — сказал бандит, — но мой отец бы меня понял. Тебе придется умереть с неверным представлением о моей чести. И обо мне. Ты ошибался: нет во мне слабины. Грустно конечно, что приходится разрушать сложившийся образ, но жизнь жестока, полна паршивых неожиданностей и хрупка, как кости новорожденного птенчика. Прощай, амиго.
— Пелон, сынок, не убивай их!
Все позабыли о существовании Маль-и-пай. И вот теперь вспомнили. Она стояла рядом с вьючной лошадью и дуло «спенсера» было направлено прямо в живот ее уродливому сыну.
— Будь пай-мальчиком, — сказала она, — и вынь из-под серапе свой револьвер. Делай, как мамочка велит.
Пелон не пошевелился
— Мать, — спросил он, — неужели ты сможешь меня пристрелить?
— Пока не знаю.
— А я смогу пристрелить тебя?
— Разумеется.
— Ну, так не гони волну. Будь благоразумной. Убери ружьецо. Да, и кстати, скажи этому глухому ослу, Хачите, чтобы прекратил на меня пялиться и пробовать пальцем лезвие топора. Ни тебе, мамачита, ни ему — ничего не будет. Вы оба апачи.
— Но белых, — не сдавалась старуха, — ты все-таки убьешь?
И тогда Пелон впервые за все время потерял самообладание.
— Мать, черт тебя побери, выслушай меня! — заорал он. — Я ведь о твоем народе пекусь, твой народ защищаю. Закон апачей гласит, что ни белый, ни черный, ни серо-буро-малиновый не должен остаться в живых, если он увидел Золотой Каньон. Ведь так говорит идиотский закон твоего собственного племени? Так почему же, черт возьми, ты не хочешь поступать сообразно ему?
В то же мгновение Хачита, стоявший до тех пор со своим обычным отсутствующим выражением лица, выпрямился и звонко хлопнул себя по лбу.
— Точно! Точно! — взревел он. — Я все вспомнил!.. Теперь я знаю, знаю!!!..
Он протанцевал и заключил остолбеневшего Маккенну в объятия.
— Ну разве не чудесно, что я все вспомнил, мой белый друг? Как ты и обещал. О, я так рад, так рад. Спасибо тебе, спасибо!
Маккенна молча благословил столь приятную отсрочку казни, ощущая, как пересохло у него во рту.
— Ты хочешь сказать, — осторожно высвободился он из костедробильных объятий индейца, — что должен был помнить о том, что всех пришельцев в Сно-та-эй, не принадлежащих к твоему племени, следует уничтожать? Чтобы они не разболтали тайну Золотого Каньона?
— Да, да, добрый мой друг. Разве это не чудесно?
Бородач не мог поверить собственным ушам. Он попытался приструнить задрожавший голос, надеясь достучаться до непрошибаемого апача.
— Но мы с белой девушкой тоже пришельцы, Хачита, — сказал он тихо, — и не принадлежим к твоему племени. Нас ты тоже убьешь?
— Это очень, очень печально, но придется. Вот зачем мы приезжали с Бешем на ранчерию старого Эна. Нас послали охранять и сберечь сокровище для нашего племени.
— Но, Хачита, подумай! Ведь мы твои друзья!
Казалось, апач его не слышит.
— Правильно, мы должны были спасти сокровище от Пелона и ему подобных, — бормотал он. — «Хачита-убей всех!» приказал мой верный друг. «Смотри, чтобы ни один, в ком есть хоть мельчайшая примесь белой или мексиканской крови, не ушел». О, как радостно! Какое счастье!
— Дьявольщина! Ах, ты, вонючий апачский ублюдок! — заорал, внезапно встревожившись, Пелон. — Да во мне самом мексиканская кровь. А что ты скажешь по поводу Микки? В нем вообще намешано черт знает чего, черт знает с чем!
— Верно, верно, счастливого тебе пути в Темноту, хефе.
Прежде, чем бандит понял, что последние слова индейца относятся непосредственно к нему, Хачита уже стоял рядом. Он двигался настолько быстро, что никто ничего не успел разглядеть. Топорик взвился в воздух, сверкнул в лучах восходящего солнца, повернулся полтора раза вокруг своей оси и вошел примерно на треть рукоятки в широкую грудь Пелона Лопеса. Удар был настолько силен, что тело разверзлось, как трещина при землетрясении. Умирая, бандит сделал единственный шаг в сторону Глена Маккенны, и его гротескное лицо стало пепельно-серым.
— Видишь, дружище, — задыхаясь, прошептал он, — ты все-таки оказался прав: у меня, как и у всех, есть свое слабое место, и Хачита ударил точно в него.
И когда он рухнул на землю, Маккенна увидел, что, как и при жизни, его посмертной маской стал все тот же волчий, испещренный шрамами оскал. Но это уже было неважно. Шотландец не успел опомниться от столь быстрой смерти бандита, как его вывел из ступора довольно странный поступок Маль-и-пай: она изо всей силы пихнула Маккенну в ручей. Это привело его в сознание: вода хлынула в лицо, а всплеск от тела Фрэнчи Стэнтон, бухнувшейся рядом с ним в затон перед развалинами бывшей эдамсовской хижины, заставил Маккенну очнуться полностью.
И вот уже старая скво нависла над ними с обрывистого берега и закричала, как сумасшедшая:
— Плывите же, черт вас возьми! Стоило мне пристрелить Микки, как твое проклятое ружье заело!..
С этими словами она прыгнула в воду и первая двинулась но ручью к противоположному берегу, утопавшему в нависающих зарослях рогоза.
— Скорее, ослы! — она брызгала слюной и давилась словами. — В камыши! Этот громила добьет Микки и кинется искать нас с вами! Плывите же, остолопы!..
Маккенна с Фрэнчи поплыли.
Торопясь уйти от смерти, они ныряли и гребли руками; выскочили в тростники, а затем кинулись вверх по склону, намереваясь укрыться в скалах возле зигзагообразной тропы. Обернувшись, Маккенна увидел, что Хачита склонился над Пелоном; как сверкнуло лезвие томагавка, когда индеец высвободил его из груди бандита; как апач повернулся и направился к Микки, стоявшему на руках и коленях и пытавшемуся встать и убежать от надвигающейся смерти, — одна нога кавалерийского разведчика была перебита в колене выстрелом Маль-и-пай; как подбитый парнишка сделал один, два, три болезненных шага и отвернулся, когда Хачита подбросил топорик в руке и метнул его в жертву. Шотландец не видел, как и куда он вонзился. Только услышал. От этого звука его чуть не стошнило.
