Джеймс Купер - Пионеры, или У истоков Саскуиханны
Громче всех разглагольствовал тот самый Билли Керби, о котором упоминал Натти. Это был человек богатырского сложения, добывавший себе хлеб — в тех случаях, когда у него вдруг появлялось желание поработать, — расчисткой лесных участков или разделкой бревен, и самый вид его красноречиво повествовал о его характере. Грубая и задиристая речь этого шумного, беззаботного буяна никак не вязалась с добродушным взглядом его веселых глаз. Он месяцами бездельничал в трактирах, подрабатывая по мелочам на выпивку и еду и упрямо торгуясь с теми, кто нуждался в его услугах: он предпочитал бить баклуши, лишь бы ни на йоту не поступиться своей независимостью и не сбавить ни цента с запрошенной им платы. Однако, когда эти щекотливые вопросы бывали наконец улажены к его полному удовлетворению, он вскидывал на плечо топор и ружье, надевал вещевой мешок и походкой Геркулеса углублялся в лесную чащу.
Перед тем как начать работу, он обходил границы расчищаемого участка, ловкими ударами топора освежая старые зарубки на деревьях, затем неторопливо направлялся к его середине и, сбросив куртку, прикидывал высоту двух-трех ближайших деревьев, чьи вершины, казалось, уходили в облака. Выбрав для показа своей сноровки самое гордое из них, он приближался к нему с равнодушным видом, насвистывая песенку, а потом, несколько раз замысловато взмахнув топором, словно учитель фехтования, салютующий шпагой, делал небольшую зарубку на коре, чтобы примериться. Наступала недолгая зловещая тишина, предвещавшая гибель столетнего леса. Затем раздавались громкие, четкие удары топора, вскоре сменявшиеся громом падения дерева: сперва, треща, лопалась его последняя опора, оно гнуло и ломало вершины и ветви соседних его братьев и потом гулко ударялось о землю, сотрясая ее. И с этой минуты топор стучал не переставая, грохот падающих деревьев напоминал отдаленную канонаду, и в чащу с внезапностью зимнего рассвета врывались солнечные лучи.
Изо дня в день, из недели в неделю Билли Керби трудился со всем присущим ему пылом, и участок волшебно преображался. Но вот топор умолкал, Билли во всю силу своей великанской глотки начинал подгонять терпеливых волов, и крики эти гремели среди тихих холмов, словно набат. В безветренные вечера они были слышны за целую милю, на противоположном склоне темплтонской долины, а там их подхватывало эхо, и последние их отзвуки замирали уже где-то среди дальних скал, нависающих над озером. Сложив бревна в кучи со всей быстротой, какую только позволяли его сноровка и богатырская сила, Билли Керби собирал топоры и пилы, поджигал сваленный лес и, озаряемый отблесками пламени, пожиравшего побежденные деревья, удалялся, словно завоеватель, который, захватив вражеский город, завершает свой триумф, спалив его дотла. А потом в течение нескольких месяцев он слонялся по трактирам, участвовал в любительских скачках, устраивал петушиные бои и нередко отличался в состязаниях вроде того, о котором идет речь.
Между ним и Кожаным Чулком давно уже существовало жгучее соперничество из-за звания лучшего стрелка. Несмотря на то что Натти, без всякого сомнения, был гораздо опытнее, верный глаз и твердая рука лесоруба равняли его, по общему мнению, со старым охотником. Однако до сих пор соперничество это ограничивалось похвальбой и сравнением количества подстреленной ими на охоте дичи; сегодня же им в первый раз предстояло помериться силами в одном состязании.
Когда Натти и его спутники вернулись на поляну, Билли Керби все еще торговался с собственником индюшек из-за его лучшей птицы. Тот, однако, не уступил, и цена так и осталась неслыханно высокой — шиллинг за выстрел. Негр к тому же сделал все, чтобы обезопасить себя от возможного убытка, придумав очень трудные условия. Индюшку уже привязали к пню, но туловище ее было полностью скрыто в снегу, над которым виднелись только красная головка да длинная шея. Согласно уговору, птица оставалась собственностью негра, даже если бы пуля попала в туловище, находящееся под снегом, но зато стрелку, чтобы получить ее, было достаточно хотя бы задеть перышко, открытое взгляду.
Когда Элизабет и Ричард приблизились к шумной кучке стрелков, негр, сидевший на снегу в опасной близости от своей любимой птицы, как раз кончил объявлять эти условия. Хохот и негодующие возгласы с появлением нежданных гостей внезапно утихли, но любопытство, написанное на лице молодой девушки, и ее ласковая улыбка скоро рассеяли неловкость, хотя ее присутствие и после этого удерживало молодых людей от излишне крепких выражений и чрезмерной горячности.
— Эй, ребята, отойдите с дороги! — крикнул лесоруб, выходя на линию стрельбы. — Посторонитесь! Кому говорю, озорники! А не то я прострелю вас всех насквозь. А теперь, Брам, прощайся со своей индюшкой!
— Погодите! — воскликнул молодой охотник. — Я тоже хочу попытать счастья. Вот мой шиллинг, Брам. Теперь и я имею право на один выстрел.
— Имей себе на здоровье, — засмеялся Керби, — но, если я взъерошу ей перышки, то что же останется тебе? Или в карманах твоей облезлой куртки столько денег, что ты готов платить за верный проигрыш?
— Какое вам дело, сэр, сколько денег в моих карманах? — гневно крикнул юноша. — Бери шиллинг, Брам, и выстрел за мной.
— Не злись, сынок, — сказал лесоруб, хладнокровно прилаживая кремень на место. — Говорят, у тебя пробито левое плечо, — значит, Брам по справедливости должен бы взять с тебя полцены. Подстрелить эту птичку не всякому под силу, даже если я тебе ее оставлю, а этого, скажу по чести, я делать не собираюсь.
— Поменьше хвастай, Билли Керби, — вмешался Натти, втыкая свое ружье в снег и опираясь на него. — Больше одного раза стрелять не придется. Коли малый промахнется — а тут ничего удивительного не будет, ведь рука-то у него онемела и болит, — то тебе придется еще потягаться с хорошим ружьем и опытным глазом. Может, и правда, что теперь я стреляю похуже, чем в былые годы, но для длинноствольного ружья сто ярдов — это пустяки.
— Да, никак, и старый Кожаный Чулок стрелять собрался? — крикнул его беспечный соперник. — Что ж, все должно быть по чести и совести. Первый выстрел мой, старина! Ну-ка, посмотрим, заработаю я себе обед или останусь без выпивки!
На лице хозяина птицы отражалась не только жадность, но и такой же азарт, какой охватил всех зрителей, однако он был порожден надеждой на совсем иные результаты. Едва лесоруб начал медленно прицеливаться, как негр крикнул во все горло:
— Не мошенничай, Билли Керби! Отойди-ка назад. Заставьте его отойти назад, ребята, не обижайте бедного негра! Индюшка, дура, тряхни головой! Ты что, не видишь, что он целится?
