Уилл Генри - Золото Маккены
— Nada, — сказал он, — ничего. Никакой кучи скал с посланиями поблизости.
— Постой, постой-ка! — проговорил Маккенна, завидев, как кровь бросилась в лицо Пелону. — Должно быть, мы что-то проглядели в самой легенде… — Он яростно думал, не столько испуганный угрозой взрывного темперамента разбойника, сколько увлечённый собственным возбуждением. Затем глаза его сверкнули, и, испустив испанское проклятие, он вскричал:
— Ну, конечно! Вот в чём дело: Адамс упоминал о возвышении — они увидели Почту с небольшого возвышения. Поищите, поищите вокруг!..
— Вот оно, — прошипел Юный Мики Тиббс. — Вон, в стороне. Видите? Напоминает волчью голову. Те две сосны — словно уши. Этот выброс лавы напоминает язык. Пошли!
Все сразу устремились на своих конях за его пони, поперёк, по бездорожью к тёмному выходу породы. Естественная тропа вела к его вершине. С неё открывался вид на огромное блюдо земли, спускающееся к западу, которое было скрыто от глаз в тот миг, когда они выезжали из каньона с Тыквенной Грядкой.
— Alli! Alli![30] — вскричал Хачита, тоже захваченный азартом игры. — Вон место для посланий!
Все они заметили его минутой позже и в галопе бросились туда, завывая, словно чистокровные индейцы. Когда они подошли к нему, все дрожали от возбуждения. Ничто не изменилось за тридцать три года. Даже некоторые оструганные палочки-послания всё ещё торчали меж камней древней почты. Все рассмеялись с облегчением. Кроме Хачиты, гигант мимбреньо нахмурился.
— Странно, — пробормотал он. — Эти палочки выглядят так, словно только что срезаны.
Тотчас же среди смеявшихся воцарилась тишина.
— Что? — сказал Пелон. — Ты, конечно, шутишь.
— Не думаю, — вставил Глен Маккенна, сползая с коня. — Он говорит всерьёз. — Он отправился к пирамиде и склонился над ней. Дотронулся до одной из палочек, но не вынул её. Потёр конец большого пальца остальными. Ощутил липкий сок.
— Они и вправду свежие, — подтвердил он. — Сок всё ещё стекает с порезов. Придержите коней в стороне. Быть может, мы сможем определить следы того, кто их здесь оставил.
Но рыжеволосый золотодобытчик ошибался. Они не могли различить следов по простой причине. Кроме единственной цепочки отпечатков, оставленных лошадью Глена Маккенны на подходе к пирамиде, не было никаких конских следов вокруг Почты Апачей.
34
Здесь пахнет потусторонним миром
— Что говорят палочки, Хачита? — спросил Маккенна.
В этот миг говорить смог один лишь белый человек. В полукровке Пелоне Лопесе и даже на три четверти индейце Юном Мики Тиббсе заговорила индейская кровь, Старая Малипаи, торопясь, бормотала молитву на языке апачей. Хачита тоже был чем-то сильно взволнован и не хотел говорить. Но, употребив всё своё упорство и терпение, Маккенна добился от него слова.
— Палочки говорят: «Апаче был здесь и обещал вернуться», — сообщил он наконец золотодобытчику.
— Это всё?
— Нет, ещё одно. Они говорят: «Помни».
— Апаче был здесь и обещает вернуться — помни, — повторил Маккенна тихо. — Обе мысли кажутся связанными и одновременно несвязанными. Кто мог здесь побывать, Хачита?
— Я знаю, кто это был, — заявил огромный мимбреньо.
— Кто?
— Я не хочу называть его имя. Ты знаешь это.
Глаза Маккенны прищурились. Башнеподобный апаче говорил о своём мёртвом друге Беше — по законам апачей имя мертвеца запрещено произносить вслух. Он считал, будто это рука покойного поместила предупреждающие палочки у последней легендарной межи, перед Потайной Дверью. Мысль выглядела дикой, но Маккенна не посмел её высмеять.
— Да, — согласился он. — Я знаю закон. Но предположим, это был не он, а кто-то другой. Разве не мог какой-нибудь другой из апачей поставить эти палочки-послания для каких-то других апачей? В конце концов, они знают, что мы в этих краях, а мы знаем, что они нас ищут. Со своим даром стирать следы они могли подобраться к этому месту посланий, не оставив знака, который различил бы заурядный глаз. Ты совершенно уверен, Хачита, что не видишь такого знака со своим великим даром зрения?
Хачита внимательно на него поглядел.
— Нет, белый друг, — сказал он, — такого знака нет. Я сказал тебе, кто оставил эти палочки.
— Ладно. Но отчего ты так в этом уверен?
— Из-за этого последнего слова, патрон.
— Ты имеешь в виду «помни»?
— Да, ты ведь знаешь, что это так.
Тут Маккенну осенило. Великан-апаче имеет в виду задание Беша, которое он, Хачита, должен был выполнить, если что-то случится с Бешем. Мимбреньо был убеждён, что это дух Беша поставил палочки, чтобы напомнить ему. Всё это выглядело фантастично. Чистое язычество. И всё же…
— Да, — сказал Маккенна высокому индейцу, — ты прав. И я теперь вспоминаю. Но палочки не говорят ничего о том, что нам нельзя продолжать путь. Они не запрещают нам следовать дальше. Ты разве не согласен, Хачита?
Тот кивнул своей огромной головой.
— Да, кажется, это так. Но мне очень хочется вспомнить, что именно мой друг хотел от меня, а я поклялся сделать. Видишь — он знает, что я забыл. Поэтому-то он оставил здесь эти палочки.
Они беседовали чуть в стороне от других, но теперь все пришли в себя.
— Двинулись! — позвал Пелон. — Arriba![31] Пошли. Эти чёртовы палки ничего не значат. Какой-то свихнутый койот из нью-мексиканских апачей прокрался пешком да и принялся за свои шутки. Ба! Кому страшны эти глупости?
— Именно так, — прорычал Юный Мики. — К дьяволу всех краснокожих ублюдков. Они меня не пугают.
— Да, да, — проквакала Малипаи. — Поехали, снова по сёдлам! Мне не нравится это место. Здесь пахнет потусторонним миром. Ха! Мне страшно. Поспешим.
Маккенна вскочил в седло и кивнул Хачите.
— Ты готов? — спросил он. — Всё в порядке?
— Да, — пробормотал медленный на соображение воин. — Мой друг сказал доверять тебе. Поехали. Чёрт! Как я хотел бы вспомнить!
После этого они проехали несколько часов. Говорили мало, никто не смеялся. Всех беспокоили палочки в письме-пирамидке, но притяжению золота Адамса трудно было противиться долго. К вечеру все приободрились духом, и вот уже Пелон вновь рассказывал грязные истории из собственного прошлого, а старая Малипаи перестала молиться и напевала песнопение из кукурузной пляски, своим неподражаемо кошмарным, надтреснутым сопрано. Было четыре часа, когда Юный Мики обнаружил впереди, чуть левее, высокую и несомненно цельную стену из красного песчаника.
— Быть может, это она? — спросил он Маккенну.
