Феликс Гилман - Расколотый Мир
— Так вот, доктор, вы не встречали в этих краях так называемых жителей холмов?
— Первое Племя? — Ей не хотелось обсуждать нападение на караван Бонда. — Встречала. Я видела рабов-холмовиков, работающих в поле. Еще холмовики наблюдали с холмов, когда наш экипаж проезжал мимо. Худые, волосатые, косматые, разрисованы с ног до головы яркой красной краской. Они напомнили мне троллей из сказок.
— Красные отметины — признак мудрости и старшинства. А это немало значит, если учесть, что холмовики бессмертны. Так вы говорите, это были свободные холмовики? Без цепей? Если вы их видели, значит, они сами так захотели. Кстати, эти красные отметины сделаны не краской. Точно не известно, чем именно. Под микроскопом материал вмиг обращается в пыль. Думаю, это паста из цветков индиго.
Они покинули кухню и прошли по лабиринту из коридоров с низкими потолками.
— Так вы их изучали? -— спросила Лив.
— Этим занимался мой отец. Больше всего в жизни, не считая поездки в вашу страну, он гордился тем, что однажды ему удалось уговорить кого-то из Первого Племени впустить его в их тоннели, где ему удалось осмотреть рисунки. Я узнал об этом из его дневников, в которых он часто... Извините.
Из коридора вышла пациентка.
Попечитель отпустил руку Лив, крепко сжал руку девушки, посмотрел в ее широко расставленные опухшие глаза и сказал:
— Ты хорошо себя чувствуешь? Расскажи мне. Расскажи мне все.
Девушка казалась напуганной.
— Всему свое время. — Он отпустил ее руку, тут же снова подхватил руку Лив, будто сменяя партнершу в танце, и закружил ее по бледно-голубым коридорам. — Конечно, Первое Племя обитало в этих землях до нас. До того, как появились наши города и государства, они жили в западном Краю Света, странном и незавершенном. Для них эта земля священна. Для них в этом краю находится Пуп Земли: здесь, в земле, рождаются духи и оживают сновидения. Говорят, жители холмов сами незавершены, и потому бессмертны. Если это так — к худшему ли это? Возможно, цивилизация не обеднила их так, как обеднила нас?
— Да вы романтик, господин попечитель.
— А вы нет, доктор? Вы проделали долгий путь, чтобы приехать сюда. — Он неожиданно развернулся и вынул из кармана связку ключей. — Мой отец изучал их обычаи. Их ритуалы. Опубликовал несколько монографий и книгу мемуаров. Нам сюда.
Он открыл дверь и шагнул во тьму.
— Их обычаи гораздо сложнее, чем вы можете себе представить! — послышался его голос.
Попечитель чиркнул спичкой. Он стоял в коротком коридоре, в конце которого была лестница, ведущая в подвал.
Взял с полки газовую лампу, зажег ее:
— Спускаемся.
Лив последовала за ним в тоннель.
— Правда в том, что они впустили моего отца к себе. Правда в том — об этом я рассказываю не всем, но вам доверяю, — что они явились к нему во сне, он писал об этом. А затем пробрались в город, позвали его сюда и показали ему то, что я собираюсь показать вам. Конечно, многие больные шизофренией убеждены, что к ним во сне является кто-то из Первого Племени, но уверяю вас, мой отец не был болен. Такое случается. Они способны делать то, чего не можем мы. Они живут по другим, в каком-то смысле менее строгим правилам.
Она вспомнила, как Бонд говорил: «Они способны вызывать бурю».
— Так вот. О существовании того, что я вам покажу, никто не знал. Оно принадлежало холмовикам, а потом стало принадлежать отцу. У него конечно же были деньги, в отличие от них. Предвидели они, что случится? Он писал, что да. Они сами пожелали, чтобы это случилось. Но с какой целью? — Он неожиданно передал ей лампу: — Возьмите. Здесь крутая лестница. Осторожнее.
Он спускался во тьму так, будто знал, где находится каждая ступенька.
Когда она догнала его в конце лестницы, он снова улыбнулся:
— Итак, доктор. О чем мы? Или, точнее, где мы? Очень близко к западному Краю Мира. Западнее нас Гузнэк, возможно, еще несколько ферм и больше ничего, что можно назвать по имени.
Нетронутая земля. Госпиталю нет и двадцати лет, Гринбэнк немногим старше, а до того здесь также ничего не было.
— Мне казалось, госпиталь старше. Что он был здесь всегда.
— Я вас понимаю.
Он придержал ее за плечо, помогая спуститься.
— Говорят, если зайти достаточно далеко, границы между землей, водой, воздухом и огнем стираются и остается своего рода бушующее море, из которого могут родиться необычайные вещи, неслыханные для обитателей сотворенного мира, но здесь... Мой отец называл таких духов эгрегорами, адаптировав, полагаю, для нашего слуха какое-то непроизносимое слово Первого Племени. — Попечитель вдруг сгорбился, принял угрожающе дикий вид и пролаял: — Эк-Эк-Кор! Кек-Рек-Гок! — А затем выпрямился, поправил галстук и легко улыбнулся. — Ну, или что-то в этом роде. Это техническое обозначение для того, у чего техническая сторона отсутствует.
Он открыл еще одну дверь и вступил в еще более глубокие и прохладные тоннели. В конце коридора показалась очередная дверь, запертая на тяжелый засов. Попечитель отпер и ее. За ней был тоннель из грубого красного камня.
— Это тоннели естественного происхождения. Они уходят далеко вглубь, — сказал он.
Камень под ногами стал истертым и гладким. По стенам тянулись красные прожилки — работа Первого Племени. Абстрактные рисунки: спирали, вихри, острые углы. Сложные, прекрасные, завораживающие. Попечитель не умолкал и шел быстрым шагом, не оставляя Лив времени их как следует рассмотреть.
— Мой отец был первым человеком без волос, которому позволили пройти сюда.
— Без волос?
— Ах, да! — Он погладил короткую жесткую бороду. — Полагаю, Племя воспринимает нас как людей без волос. Разумно, не правда ли? Даже ваши прекрасные длинные волосы — ничто по сравнению с буйными гривами холмовиков. Наша жизнь слишком коротка, чтобы отрастить такие гривы, не так ли? Мы умираем. Они возвращаются. Снова и снова. Представьте, они наверняка видят нас маленькими, глупыми, капризными, голыми безволосыми детьми.
— Не знаю, господин попечитель. Возможно.
— Возможно? Но это факт! И это разумно. Холмовик считается взрослым лишь после того, как он хоть однажды умер и воскрес. Вез этого таланта нам никогда не заслужить их уважения. — Он остановился, положив руку на дверь. — А отца они уважали. Он был странным, холодным человеком, сблизиться с ним мне так и не удалось. Но так он писал в дневнике: его привели сюда холмовики. Их было трое. Звали их, если это имеет значение, Кек-Кек, Кур-Кур и Кона-Кона Они показали ему то, что покажу вам я, и он почувствовал то, что ощутите вы. Он сел у воды и полоснул руку каменным ножом Кек-Кека от локтя до запястья. Какая сила воли! Отец был рисковым человеком, разве он мог знать, что это сработает? Не знал. Только верил. Он писал, что народ уважал его за способность выносить боль. Они уважали выносливость. Уважали волю и веру. Он перевязал рану рубашкой и спал в пещере семь дней. Рана не загноилась. Кровь сгустилась и не текла. Через семь дней он исцелился. Остался ужасный шрам, и к нему так и не вернулась беглость пальцев, но он доказал то, что хотел доказать. Позже он вернулся сюда с железом. Он понял, что Первому Племени здесь больше не место. Сила пропадает зря, говорил он. На него снизошло Видение, и он построил Дом. — Попечитель открыл дверь. — Мою мать ранила шальная пуля. Дух не смог поставить ее на ноги, но облегчил ее страдания. Конечно, она давно умерла.
