Уилл Генри - Золото Маккены
— Ты словно жеребец, набитый зелёной травой, негодник, — отвечала древняя скво. — Тянешь сзади — один шум да ветры. Плевала я на тебя!
Так она и сделала, и дурноглазому скауту пришлось поспешно отпрыгнуть, чтобы избежать попадания. Он схватил за ствол своё оружие, задыхаясь от ярости, он разнёс бы голову Малипаи, если б не отчаянный прыжок Маккенны, вместе со старухой упавшего на землю. Они покатились в сторону, а приклад винтовки Юного Мики просвистел мимо. Он ударил по камню, перед которым стояла Малипаи, отчего сильно пострадала деревянная часть. При виде изуродованного ружья юнец сделался мертвенно-белым.
— Чёрт тебя возьми, — сказал он, — я убью за это вас обоих.
Убил бы или нет — это осталось неизвестным. Едва только он упёрся в бедро покорёженным прикладом, чтобы выпалить по упавшим, как оказался вознесённым высоко в воздух. Хачита держал его там, беспомощного, как крыса в когтях у ястреба, прикидывая место на голове, куда воткнуть топор.
— Нет, нет! — вскричал Маккенна с земли. — Больше никаких убийств, Хачита! Твоему другу это бы не понравилось. Отпусти его. Легче, легче…
Исполин индеец кивнул с тупым подчинением. Но, опуская коротышку скаута на землю, он медленно покачал головой.
— Не знаю, не знаю, — пробормотал он нерешительно. — Было там что-то об убийстве — о чём говорил мне мой друг. Я теперь вспоминаю. Но что?
— То, что я тебе и сказал, — отвечал Маккенна. — Больше не убивать. Так ведь оно и было, а, Хачита?
— Не знаю, белый друг. Может быть, если ты так говоришь.
— Конечно. Ну, всё теперь. Мы снова все в одном лагере.
— Да, — сказал Пелон, — и это последний перед Сно-Та-Хэй. Господи, подумать только, амигос! Мы почти на месте! — Он поколебался, и тень пробежала по его грубым чертам. — Чёрт возьми, Маккенна, меня кое-что тревожит. Если это лагерь перед Тыквенной Грядкой, значит, мы пропустили ещё одну веху, которую должны были увидеть сегодня.
— Фургонный тракт, — отозвался Маккенна. — Мы должны были пересечь фургонную дорогу после полудня.
— Да-да, именно так. Чёрт, мне это не нравится. Мне начинает казаться, что мы ошиблись… История Адамса так точна в отношении этого пункта о фургонном тракте к форту. Мне кажется, мы сбились с пути. Я намерен отправиться туда поглядеть на эти грядки.
— Вместе с духами Вислоухого и прочих?
— К чёрту духов!
Маккенна не хотел будоражить лагерь ночью. Он хотел, чтобы все выспались, и как следует.
— Погоди, — сказал он. — Призови на помощь разум, Пелон. Помнишь, отчего Вислоухий и Адамс, и Брюйер так долго разглядывали следы этой фургонной дороги? Я скажу тебе: потому, что даже тогда это была уже старая дорога, давно неезженная, и следы от колёс были так слабы, что лишь индеец мог бы их заметить без подсказки. Ну а мы пришли больше чем тридцать лет спустя, тридцать лет солнца да бурь, да метелей и снегов, буранных ветров, пролетевших над этой землёй. Да, ей-Богу, хефе! Как же можно было заметить эту дорогу? Конечно же, мы её не видели, её больше не разглядеть.
Пелон согласился лишь отчасти. Но старая карга, что принесла его в этот мир разбойных забот и тягот, как раз в ту минуту позвала, сообщая, что кофе разлит и остывает, и всем, кто голоден, следует найти да заострить себе по палочке, подойти да поджарить по куску засиженного мухами оленьего филе, чтоб выкурить оттуда червей.
Этот более основательный аргумент завершил колебания разбойника. Вместе с другими он подошёл к огню. Но, подойдя, он указал в глубь каньона.
— Этим тыквам лучше завтра быть на месте, — сказал он. — И ты знаешь, что я имею в виду, дорогой друг.
— Конечно, — пожал плечами Маккенна, уверенно улыбаясь. И затем уселся, гадая, сколько тыкв они обнаружат в канавках древней индейской деревни.
32
Спустя тридцать три года со времён форта Уингейт
Ещё одна мысль тревожила Глена Маккенну за этим ужином на привале близ Тыквенной Грядки или где, как он уверял Пелона Лопеса, их ожидала Тыквенная Грядка. Эта мысль никак не была связана с тыквами. Она касалась Фрэнси и его самого, и отчаянной решимости, которая нарастала в нём весь этот вечер. Борьба была нелёгкой. Маккенна знал точно, где они находятся, как то, что тыквенные лозы высохли, а оросительные канавки за стеной каньона покрыты пылью. Он знал также, чем станет Сно-Та-Хэй для девушки и его самого.
Этим утром, чуть раньше одиннадцати, они миновали место, которое Маккенна распознал и которое его спутники из-за того, что мысленно были далеко отсюда, не заметили.
Все проехали мимо, не бросив и взгляда, а глаза их и ум были прикованы к миражу самородков и золотой пыли далеко впереди — на самом деле, уже и не так далеко, — и потому они лишь понукали своих маленьких мустангов и проскакали мимо едва заметных следов старой военной фургонной дороги на форт Уингейт. Но Маккенна заметил эти следы.
И именно эта тайная грань между ним и его опасными спутниками приковывала к себе его мысли. То был последний лагерь. За ним лежал ещё один дневной переход. Если они с девушкой намерены с запозданием покинуть компанию, время настало сегодня ночью. По ту сторону Потайной Двери, внутри Сно-Та-Хэй будет слишком поздно.
Конечно, он знал об этом давно. Однако его собственная жажда золота заставляла отступать мрачные доводы. Он проскакал почти четыреста миль со своими жестокими «друзьями», зная, что они обратятся против него и убьют в тот же миг, как он приведёт их к золоту. И всё же он продолжал ехать — настолько неодолимым было притяжение Потерянного Золота Адамса. Даже забота о безопасности Фрэнси Стэнтон, уже две недели странствующей по невыразимо тяжёлой тропе, даже эта забота не могла отвлечь его от мечты о знаменитом луге, у корней трав усеянном рисинами золота, и о том неисчислимом богатстве на площадке над водопадами, о самородках, выросших до размеров индюшиного яйца, и о жилах сырого золота, длинных и толстых, как рука человека. Но теперь, лицом к лицу перед необходимостью решающего выбора, последней ночью перед последним привалом, Маккенна ясно видел реальность.
Он не потерял присутствия духа, он просто обрёл страсть сердца. Нужно было путешествовать по тропе с Фрэнси в эти последние несколько дней от Обзорной! Нужно было видеть, как потрясали её душу те же открытия, что и его, когда он впервые увидел безмолвные каньоны, зазубренные плоскогорья, высокий, сумрачный лес, мерцающие воды и вздымающиеся, обнажённые скалы пастбищ в каньонах. Именно такие думы о девушке и о перемене, происшедшей с ней, в конце концов выветрили из него всепоглощающую жажду сокровищ; да, и заменили её ещё большей тоской и решимостью спасти Фрэнси Стэнтон. Глядя на неё через пламя костра, он затрепетал при мысли, о том, как близок он был к тому, чтобы завести её в смертельную ловушку Сно-Та-Хэй. Но всё это было теперь позади. И у него по-прежнему оставался последний шанс оправдаться. Он всё ещё мог доказать себе, что он не алчный пёс и не трус, но что у него есть простая храбрость и добрый здравый смысл, а также сноровка и изворотливость, чтобы вызволить девушку из этого злобного лагеря и пуститься по фургонному тракту на форт Уингейт, в поселение Гранте, Нью-Мексико — к безопасным местам.
