Макс Брэнд - Семь троп Питера Куинса

Он вскрикнул, вызвав заинтересованность разбойника. Тот тоже захотел узнать, что происходит.

— Крикни-ка им! — приказал раненый.

— Зачем?

— Делай, что говорю, парень, — настаивал Тигр.

Питер больше не сомневался, что слышал этот голос в детстве. Он крикнул. Бревно на миг прекратило движение, и, воспользовавшись моментом, Тигр позвал:

— Гильермо!

Из-за ствола откликнулись.

— Иди-ка ко мне. Сеньор Куинс соблюдает перемирие. Давай живее! Бревно пускай остается где есть.

Гильермо немедленно поднялся из-за бревна и осторожно зашагал вперед. Остановившись у входа, посмотрел на обоих. Затем шагнул к Тигру, который поманил его к себе, и Гильермо опустился на колени. Главарь что-то коротко шепнул ему на ухо, и тот, вскочив на ноги, с презрением и страхом повернулся к Питеру Куинсу.

— Этот? — воскликнул Гильермо. — Вот он?

— Он ничего не знает, — произнес Тигр.

— Ну и ну! — усмехнулся Гильермо. — Даем ему десять минут, пускай уходит. Останется — прикончим.

И решительным жестом закончил разговор. Повернувшись на каблуках, зашагал к бревну и скрылся за ним.

Глава 29

СЧАСТЬЕ

— Видишь, — посмотрел на своего победителя Тигр, — путь свободен. Тебе дают десять минут — быстро в седло и дуй отсюда.

Сев на камень, Питер пристально посмотрел в лицо разбойнику.

— Зачем ты это сделал? — спросил он.

— Затем, — усмехнулся Тигр, — что, когда встану на ноги, хочу рассчитаться с тобой сам. Невелика радость, если тебя прикончит дюжина молодцов.

— Отлично, — заметил Питер. — Значит, оставляешь меня, чтобы разделаться самому. Правда, мне начинает казаться, что ты уже мог это сделать!

— Я? — удивленно заморгал гигант.

— Ты не стал стрелять, — сказал Питер, — хотя спокойно начинил бы меня свинцом. Ты же находился позади меня. Пока я оборачивался и вытаскивал револьвер, что тебе стоило запросто уложить меня полдюжины раз. Почему не убил?

— Осечка, — пояснил Тигр, невозмутимо глядя в глаза Питеру.

— А что за осечка заставила Гильермо выскочить отсюда, глядя на меня как на прокаженного?

— У Гильермо свои причуды.

— А я утверждаю, что за твоей осечкой и поведением Гильермо кроется одна и та же причина!

Он говорил явно наугад, но почувствовал, что попал в чувствительную точку.

— Теряешь время, сынок, — покачал головой Тигр. — Беги, пока есть возможность.

— Я задал вопрос.

— Если задержишься, в ответ захлебнешься свинцом.

— Тогда рискну глотнуть свинца.

— Дурак! — Тигр приподнялся на локте, но, охнув, откинулся назад. — Тебя же убьют, Питер! — задыхаясь, прошептал он. — Неужели не понимаешь?

— Старый негодяй, — процедил сквозь зубы Куинс. — Говори же, ты, кровожадный, мерзкий убийца, что за всем этим кроется?

Раненый застонал, но скорее от отчаяния и тоски, чем от обиды на оскорбительные слова.

— Хочешь спасти шкуру — беги быстрее, Питер!

— Я остаюсь!

— Питер!

— Ты говоришь так, — усмехнулся Куинс, — будто имеешь право командовать мною!

— Имею, — ответил разбойник. — Имею, хотя, возможно, сам потерял его. Но если уж ничто не помогает, открою правду: тебя просит уйти твой отец, Питер! — На Питера Куинса словно рухнули высокие скалы. — Твой отец, Питер, — медленно повторил раненый, ища ответа на ошеломленном лице парня. — Твой кровожадный убийца-отец! Уедешь, если он просит?

Питер, упав на колени и положив руки на плечи гиганта, не отрывал глаз от его лица. Эти слова прозвучали слишком ужасно и необычно, чтобы не быть правдой. Будь между ними физическое сходство, легче было бы не поверить, но они выглядели столь непохожими, что Тигру не помогла бы никакая ложь. И все же здравый смысл бунтовал — в голове мелькали самые дикие мысли.

— Мой отец умер восемнадцать лет назад! — воскликнул Питер.

Тот покачал головой.

— Мне оставили вот это, — сказал он, указывая на длинный белый шрам поперек шеи. — Но я уполз и ухитрился выжить. В конце концов поправился и уехал в Мексику, где и обитаю с тех пор!

— И бросил меня на произвол судьбы?

— Нет-нет. Я видел с горы, как подожгли дом. И не сомневался, что ты в нем сгорел. Подумал, что моей старой жизни конец. Потому и уехал в другую страну.

Сомнений не оставалось.

— Представь, что я попал бы дюймом ниже, — охнул Питер. — Слава Всевышнему, что не дал!

— Если бы попал дюймом ниже, — заметил Джон Куинси,: — не пришлось бы нести бремя отцовского прошлого.

— Не смей, — взмолился Питер. — Что бы за тобой ни числилось, я сам свидетель, как ты рисковал жизнью, только бы не поднять руку на собственного сына.

— Значит, не стыдишься меня, Питер?

— Если бы пришлось выбирать среди отцов со всего света, выбрал бы только тебя!

— За мою голову назначена цена, мальчик.

— За мою тоже. Будем жить и трудиться вместе!

— Идешь со мной, сынок?

— Кто меня удержит?

Питер поспешно отвернулся, ибо увидел в глазах Тигра слезы. Это его расстроило.

— Поторопись, Питер. Когда снова буду в седле, приеду за тобой. Уезжай и скажи Монтерею, что ты меня подстрелил, но мои люди меня отбили.

Питер помрачнел:

— Не объяснишь ли ты мне только одно, отец?

— Все, что угодно.

— Почему ты пытаешься увезти девушку?

— Что тебе рассказал Монтерей?

— На мой взгляд, довольно правдоподобную историю, — поколебавшись, произнес он, желая дать возможность отцу сообщить всю правду.

— История, что рассказал тебе Монтерей, должна звучать довольно правдоподобно, — задумчиво произнес отец. — Потому что… подними-ка меня и положи мне под спину куртку.

Стараясь не выдавать чувств, он закрыл глаза. Питер Куинс, приподняв отца за плечи, подложил под спину свернутую куртку. Джон Куинси кивнул:

— Так лучше.

— Па, — тихо проговорил Питер, — тебе же очень больно. Каждый вдох стоит мучений!

— Ни капли, — ответил Джон. — Ни капли. Пуля твоя скользнула по ребрам как струйка воды по просаленной бумаге. Меня выбило из седла, да вот еще немного ослаб от потери крови. Скоро встану на ноги. Не пройдет и десяти дней, как снова буду в седле и… ладно, вернемся к Монтерею. Дай-ка для начала сигарету.

Питер проворно свернул сигарету и сунул в рот. отцу. Зажег и стал смотреть, с каким неизъяснимым наслаждением Джон Куинси затягивается дымком, чувствуя, что каждый миг, проведенный в, обществе этого человека, делает его неизмеримо богаче. К нему возвращалось нечто такое, что дороже любого золота. Он видел отца спокойным и умиротворенным. К глазам подступали слезы, дергались губы. Ради этого бедняги, которого так потрепала судьба, он был готов отдать все силы, самое жизнь.