Джеймс Купер - Пионеры, или У истоков Саскуиханны

Старый охотник держал в руке ружье, с которым никогда не расставался; и, хотя в трактире было тепло и лишь один юрист из щегольства не захотел снимать залихватски сдвинутую на ухо шапку, Натти подошел к одному из очагов во всем своем зимнем наряде.

Его стали расспрашивать о дичи, которую он убил, и он отвечал на эти вопросы охотно и даже с некоторым воодушевлением; затем трактирщик, питавший слабость к Натти и пользовавшийся его симпатией, потому что оба они в молодости служили в армии, предложил ему кружку с напитком, который, судя по быстроте, с какой он поглощался, отнюдь не был неприятен старику. Утолив первую жажду, Натти уселся на полено, лежавшее у очага, и разговор возобновился с того места, на котором его прервали.

— Показания негров недействительны, сэр, — заметил юрист, — ибо все они — временные рабы мистера Джонса. Но есть способ заставить судью Темпла, да и любого другого человека, который ранит кого-нибудь, заплатить и за это и за лечение. Вот это сделать можно, говорю я вам, и притом не опасаясь никаких судебных ошибок.

— А вот вы, мистер Тодд, большую ошибку сделаете, — вмешалась трактирщица, — если подадите в суд на судью Темпла, у которого денег больше, чем игл на соснах в этих лесах. Если его не задирать, с ним всегда можно поладить. Судья Темпл хороший человек и сам по доброй воле сделает все, что надо, ну, а силой вы от него ничего не добьетесь. Одно только в нем плохо: о своей душе он не заботится. Он ведь не методист, не католик, не просвитерианин, а так, не поймешь что. А раз он «не шел на правую битву под знаменем истинной веры в этом мире, то и не выйдет на парад среди избранных в раю», как говорит мой муж, которого вы зовете капитаном, хоть на самом деле был только один настоящий капитан, и вовсе не он. Ты, Кожаный Чулок, не вздумай валять дурака и не позволяй парню обращаться в суд — это вас обоих до добра не доведет. А он пусть приходит сюда, пока его плечо не заживет, — у нас для него всегда найдется бесплатное угощенье.

— Вот это щедро, ничего не скажешь! — воскликнуло одновременно несколько голосов, ибо среди присутствующих никто не отказался бы от такого предложения.

Охотник же, услышав, что разговор зашел о ране его молодого товарища, вместо того чтобы выразить негодование, разразился своим беззвучным хохотом, а когда немного успокоился, то сказал:

— Чуть только судья достал из своих саней дробовик, так я сразу и понял, что у него ничего не выйдет. Я за всю свою жизнь видел только один дробовик, из которого можно было попасть в цель, — французское ружьецо на Великих озерах. Дуло у него было вполовину моего ружья, и гусей из него можно было бить со ста ярдов, бывало, набиралось их столько, что под них нужна была целая лодка. Вот когда мы с сэром Уильямом стояли против французов в форте Ниагара, у всех стрелков были настоящие ружья, а это страшная штука, если только уметь его заряжать да целиться как следует. Спросите у капитана, он ведь служил в полку Шерли, и, хоть они там только штыками орудовали, он, наверное, слышал, как мы в ту войну трепали французов и ирокезов. Чингачгук, что по-нашему значит «Великий Змей», ну, тот старый Джон Могиканин, который живет в моей хижине, был тогда великим воином и сражался на нашей стороне. Он тоже это может подтвердить, хотя сам-то действовал больше томагавком: выстрелит разочка два и бежит себе снимать скальпы. Да, совсем другие теперь времена настали. Тогда ведь, доктор, от Немецких равнин до фортов по долине Мохока вела только пешеходная тропка, ну, и кое-где могла пройти вьючная лошадь. А теперь, говорят, хотят там проложить широкую дорогу с воротами поперек нее. И зачем строить дороги, чтобы потом их перегораживать? Помню, охотился я как-то за Кетсхиллом, неподалеку от поселков, так собаки там все время след теряли, как попадут на такую дорогу, — уж больно много по ней ездят. Оно, правда, нельзя сказать, чтобы те псы были хорошей породы. Вот старик Гектор, он осенью почует оленя через все озеро Отсего, да еще в самой широкой его части, а там в нем будет полторы мили, уж я-то знаю — сам промерил его по льду, когда индейцы только-только отдали эти земли.

— Мне-то что, Натти, а все-таки не надо бы тебе звать своего товарища «змеем», будто сатану какого-нибудь, прости господи, — вмешалась трактирщица. — Да и не похож теперь старик Джон на змею. Уж лучше бы назвали вы его по-христиански Немвродом[42], имя-то это в Библии поминается. Сержант прочел мне главу про него накануне моего крещения, и уж до чего утешительно было послушать слова из писания!

— Старик Джон и Чингачгук совсем не похожи с виду, — возразил охотник, грустно покачивая головой. — В войну пятьдесят восьмого года он был в самых цветущих летах и дюйма на три выше, чем теперь. Эх, видели бы вы его в тот день, когда мы отогнали французов от нашего деревянного форта! Красивей индейца не найти было: одет только в набедренную повязку да в мокасины, а уж размалеван — любо-дорого посмотреть. Половина лица красная, а другая половина совсем черная. Голова чисто выбрита, и только на макушке волосы остались, а в них воткнут пучок орлиных перьев, да таких пестрых, словно бы он их из павлиньего хвоста выдрал. А бока он покрасил белыми полосами, будто это ребра видны и всякие другие кости — Чингачгук в таких делах большой искусник. Глаза так и сверкают, на боку нож болтается, сам томагавком размахивает — грознее воина я в жизни не видывал. Ну, и сражался он неплохо: на другой день я видел на его шесте тринадцать скальпов, а я головой поручиться могу, что Великий Змей всегда поступал по-честному и скальпировал только тех, кого сам убивал.

— Ну что ж, — вздохнула трактирщица, — война, она война и есть, и каждый воюет на свой лад, хоть, по-моему, не годится уродовать покойников, да и в писании ничего такого не сказано. Но ведь ты-то, сержант, таким грешным делом не занимался?

— Мне полагалось не оставлять строя и драться штыком и пулей до победы или смерти, — ответил старый солдат. — Я тогда редко выходил из форта и почти не видел дикарей — они пощипывали врага на флангах или вместе с авангардом. Помнится, я слышал разговоры о Великом Змее, как тогда звали старого Джона, потому что он был знаменитый вождь. Вот уж не думал, что увижу его христианином, да еще бросившим старые повадки!

— Его окрестили моравские братья, — сказал Кожаный Чулок. — Они здорово умели обхаживать индейцев. И одно скажу: если бы их не трогали, все леса у истоков двух рек были бы в целости и сохранности и дичь бы в них не переводилась, потому как об этом позаботился бы их законный владелец, который может еще носить ружье и видит не хуже сокола, когда он…