Макс Брэнд - Поющие револьверы

Они шли не торопясь, но быстро, отмеряя землю длинными, не знающими устали шагами.

— Здесь долгие зимы, — опять повторил Каредек.

— Да, длинные, — ответил второй.

— Ревматизм, говорят, неприятная болезнь, — сказал шериф.

— Мне еще рано о нем думать.

— Не уверен. Тебе около сорока.

— Да?

— Да. Ты лет на десять старше меня.

— Тебе только тридцать?

— Точно.

— Мне двадцать пять, — сказал Райннон.

Шериф чуть не остановился, но потом продолжил путь. Он так нахмурился, что казался раздраженным, либо он глубоко задумался.

— Тебе двадцать пять, — сказал он.

Райннон ничего не ответил, его мысли витали где-то вдалеке.

— Ты живешь хорошо, — сказал шериф.

— Ну, здесь долгие зимы, — сказал Райннон.

Остаток пути до пещеры они прошагали в молчании.

— Как ты проходишь через горы? — спросил шериф.

— Я тебе покажу. Как-нибудь возьму с собой.

— Лучше не надо, — сказал Каредек. — Знаешь, как это бывает. Никогда нельзя знать наверняка. Все может случиться. Лучше пусть это будет твоим секретом.

— Я тебе расскажу, когда захочешь, — сказал Райннон. — У меня нет от тебя секретов, Оуэн. Моя душа открыта для тебя так же, как ладонь руки.

Но шериф хмуро пробормотал:

— Ничья душа не открыта. Мои отец и мать не понимали меня; я не понимал их. Никто не в состоянии понять другого. Любые друзья — все равно, что горы в Неваде.

— Что ты хочешь этим сказать? — спросил преступник.

— Горы в Неваде выглядят всегда так, будто стоят у тебя на заднем дворе. Но прежде, чем ты доедешь до ручья, который видишь на склоне одной из них, ты проедешь пятьдесят миль и умрешь от жажды. Я хочу сказать, что и с людьми точно так же. Думаешь, что понимаешь их, а на самом деле ничего о них не знаешь.

Райннон некоторое время думал над его словами.

— Ты слишком усложняешь, — произнес он. — Лично я принимаю вещи такими, какими они кажутся.

— Многие живут, как ты, — сказал Каредек. — Они принимают вещи такими, какими они кажутся. Они никогда не задают себе вопрос, а могут ли они увидеть все, что стоит увидеть?

— Да, — отозвался Райннон, — это правда.

— Возьмем, например, тебя.

— Ну, и что я?

— Давай поглядим. Когда ты отправился в горы?

— Не знаю. Лет семь назад, должно быть

— Семь лет! Это же много.

— Да, довольно много, — согласился Райннон.

Он оглядел суровый склон горы.

— Зимы здесь длинные, — сказал Райннон.

— С холодными ветрами, надо думать.

— Очень холодными, — сказал Райннон.

Они дошли до пещеры. Солнце садилось. Долины постепенно окутывала тьма. Они стояли бесконечно выше, почти у самого пылающего неба. Пустыня тоже казалась горящей, но пламя было неярким, словно его закрывала дымка.

— Наверное, это было случайностью, — сказал шериф.

— Что?

— Та первая твоя неприятность. По моему, в Тусоне?

— Нет. Это не было случайностью. Мы с парнем с рудников затеяли в шутку бороться. Он разозлился, схватил камень и ударил меня по голове. Я его убил.

— Тебе надо было не скрываться от суда. За это тебе ничего не грозило.

— Я знал. Но понял, что не гожусь для жизни среди людей. Например, если кто-то тебя ударил, ты не имеешь права злиться. Однако это не про такого, как я!

Он вытянул руки и удивленно посмотрел на них, как будто они принадлежали другому человеку.

— Я становлюсь бешеным, — сказал Райннон. — Ничего не соображаю. Мозги словно заволакивает. Мне нельзя жить среди людей. Я понял это в тот день в Тусоне и уехал. Потом одно цеплялось за другое…

— Прошло семь лет, — сказал Каредек.

— Мне казалось, больше.

— Зимы здесь больно длинные, — сказал шериф.

— Скалы обмерзают и становятся сколькими, — сказал Райннон. — Черти что!

Они замолчали. Закат начал затухать, и вершины гор окрасились в мягкий розовый цвет. Земля под ними была абсолютно черной. Нет, не абсолютно. В эту черноту можно было смотреть.

Пауза тянулась долго, потом Райннон сказал:

— Меня очень беспокоят дети.

Шериф набил трубку и ждал.

— Однажды у меня появилась идея, — сказал преступник. — Захотелось спуститься и взять пару детей. Тех, у кого нет ни отца, ни матери. Взял бы себе мальчика и девочку и воспитал бы их тут как полагается. Но…

Он не закончил, и шериф пробормотал:

— Да, зимы суровые.

— Суровые, — сказал Райннон. — Да еще ветер. И покрытые льдом скалы.

— Ну, — сказал шериф, — я понимаю, о чем ты. Но тебе ведь нужны не дети.

— А что?

— Тебе нужна женщина, — сказал Каредек.

Он вспомнил, что не раскурил трубку. При свете спички он искоса взглянул на Райннона, но тот уставился в непроглядную тьму долин.

— Да, — сказал Райннон, — мне нужна женщина. — Затем добавил: — Я с женой! Смешно!

— Не понимаю, почему, — сказал шериф.

— Такой, как я — с женщиной. Смешно.

— Ты никогда не обидишь женщину, — сказал шериф.

— Разве? — спросил Райннон. — Не знаю. У меня мозги вроде как затуманиваются. Я тебе говорил?

— У тебя здесь свободная жизнь, — сказал шериф. — Когда ты что-то захочешь, можешь спуститься в долину и взять. А потом исчезнуть через «дыру в стене». У тебя это хорошо получается.

— У меня это хорошо получается, — сказал Райннон.

— Я, пожалуй, лягу спать, — сказал шериф.

— А я еще посижу. Звезды еще не появились.

Шериф остановился у входа в пещеру.

— Виноваты не зимы, ветер и замерзшие скалы, — сказал он. — Виноват ты. Беда в самом тебе, Эннен.

— Да, правда, — ответил Райннон. — Беда во мне, это верно!

Шериф вошел в пещеру, улегся на постель из ароматных сосновых веток и заснул.

Глава 4

Следующие день или два они делали вид, что не разговаривали о жизни вообще и о будущем Райннона в частности. Но затем как-то к вечеру над долиной разразилась гроза и загнала их в пещеру. Они не могли развести костер: порывы ветра наполнили бы их жилище удушливым дымом. Поэтому они закутались в просторные оленьи шкуры — Райннон освоил индейский способ выделки этих шкур.

Они сидели в глубокой тьме и курили, пока им не надоело.

— Внизу наверняка зажгли лампы, — сказал шериф.

— Мне надо забыть, что делают внизу, — ответил Эннен.

— Нет, — сказал шериф, — ты не прав.

Он обдумывал это несколько дней. В его голосе звучала уверенность.

— Меня там будут ждать с распростертыми объятиями, — сухо предположил Райннон. Они будут рады меня видеть.

Он рассмеялся, а шериф, прислушиваясь к его голосу, про себя удивился. Голос юноши звучит с хрипотцой, и только в зрелом возрасте голосовые связки развиваются полностью, и человек начинает говорить со звучной уверенностью. Таким был голос Райннона — густой, мягкий, говорящий о среднем возрасте.