Уилл Генри - Золото Маккены
— У-гу, — сказал он, — здесь мы станем ждать.
— Это хорошее место, хефе. Единственная сложность в том, что тот, кто подходит к нему снизу, знает, что его ждёт ловушка. Я мог заметить это сразу, а ведь я даже на четверть не индеец.
— Увидит это и Юный Мики, — сказал Пелон. — Но дело в том, что ему нельзя обойти её. Ему придётся прийти к этой воде, хочет он того или нет. Нет никакой другой тропы, чтобы сойтись с нами.
— Быть может, он этого не знает. Быть может, он попробует какой-либо боковой каньон, чтобы обойти нас.
— Нет. Он придёт сюда.
— Понятно. Значит, ты ожидаешь, что будет беседа, а?
— Конечно. Он — кавалерийский скаут. Его единственная задача обнаружить нас, не более. Он — не охотник за скальпами.
— Я знавал скаутов, которые промышляли этим. Да и ты тоже.
— Что ж, да, мой друг, верно. В былые времена твою голову принесли бы в сумке, будь впереди хоть какие-то деньги в уплату за неё. Но времена изменились, Маккенна. Старое ушло. Кавалерия больше не позволяет своим скаутам резать головы. Сегодня больше чести офицеру, который принимает искомое живым. Мягкие все стали, Маккенна. Что, думаешь, я не знаю? Думаешь, Юный Мики этого не знает? Вот в Мексике — там да, всё по-другому. Там мне приходится быть осторожным. Но тут, в Эстадос Унидос? Ха!
— Что за длинная речь, хефе!
— Я владею своей темой.
— Надеюсь, что так. Ты полагаешь, у нас есть время отдохнуть немного и расслабиться до появления Юного Мики?
— Мы проверим. Я поставлю Хачиту на страже внизу каньона, чуть в стороне. Тут единственная проблема в этом месте: отсюда невозможно никак увидеть подходящих сверху по каньону, только когда они попадут прямо сюда, как мы.
— Это я и имел в виду, — заметил Маккенна.
— Знаю, знаю, но это неважно. Если Хачита на страже там, внизу, мы можем чувствовать себя спокойно, как младенцы в теплом викиапе. Что касается меня, мне нужна ванна. Я не мылся с тех пор, как покинул Сонору. Пошли, амиго. Погляди на этот чудесный водоём, ожидающий вон там, за участком травы.
Маккенна тоже нашёл, что вода выглядит маняще, хотя в тот момент был озабочен не столько телесной чистотой, сколько Юным Мики Тиббсом. Но, взглянув на нахмуренного Хачиту, он приободрился. Кто не может расслабиться с такой овчаркой-апаче на страже, тот не способен вообще жить в покое. Он решил довериться краснокожему богатырю.
— Ладно, хефе, — кивнул он Пелону. — Пошли.
Они отправились через крохотный лужок, женщины следом. Хачита, по знаку Пелона, повернул назад. У водоёма, по обычаю апачей, сначала позаботились о лошадях. Напоенных — маленькие мустанги в отличие от «прирученных» лошадей пьют совсем немного — их пустили пастись, привязав к колышкам. Одну вьючную лошадь, оставшуюся из трёх, разгрузили, и, к удивлению Маккенны, Пелон велел старой Малипаи разбивать лагерь. Сэлли велели начать рубить дрова.
— Идея, — сказал вождь разбойников изумлённому золотодобытчику, — заключается в том, чтобы уверить Юного Мики, будто мы его не ждём.
— Уж это точно, хефе. Стук топора по твёрдому дереву будет слышен на пять миль по каньону.
— Да, если ветер подходящий.
Маккенна достал свою трубку, Пелон выудил одну из помятых, чёрных как уголь, сонорских сигаррос, и оба закурили. Лёгкий ветерок поднялся в каньоне, принося с собой прохладный воздух. Под пахучей тенью трёх скрученных тополей, отмечавших нижний край прудика, отдых был хорош. Маккенна глубоко вдыхал ароматы выжженного солнцем каньона и находил их приятными. Он думал о старце Энхе, умершем Луговом Псе, и о том, как сильно индейский патриарх любил этот контрастный, яркий, исполненный тайны край. Глядя на старую Малипаи, деловито раскладывавшую полуденный костёр для кофе, посвистывая и мурлыкая себе под нос, довольную, словно всё было, как в давние времена, и она готовит завтрак для Локо, или Джеронимо, или Начеза, он снова подумал, что за удивительный образ жизни теперь на глазах исчезал вместе с угасающими представителями чистокровных апачей. Даже смуглая, одержимая страстями Сэлли, казалось, здесь, в торжественных ароматах каньона, познала покой. В её стройной фигуре, в той позе, какую она принимала, легко занося топор, ощущалась та особая грация и красота, какой не найти в белой женщине. Появившись здесь уже более десяти лет назад, Маккенна успел застать прежних апачей и старые их обычаи, уже ушедшие; он вспомнил о них сейчас, и отчего-то это печалило его. Вот он сидит и курит вместе с Пелоном Лопесом, наблюдая то, что, вероятно, было последней картиной старой индейской вольной жизни, которой не увидит больше ни один белый человек, пришедший сюда и завладевший этой землёй.
— Пелон, — сказал он, откладывая трубку, — я хотел бы поговорить. Как ты насчёт этого?
Разбойник поглядел на него, большая безобразная голова качнулась вперёд, грубые черты узлом собрались в морщинах.
— Странное дело, — отвечал он. — Я как раз думал попросить тебя о том же. Сердце моё тронул плеск воды, птицы, звон топора и запах первого дымка от костра. Не знаю, амиго, просто как-то дошло до сердца. Мне кажется, я словно прощаюсь с чем-то. Внутри меня поселилась эта грусть. Ты чувствуешь её, Маккенна? Всё дело в этом месте, или что? Ты можешь сказать?
— Никто не в силах сказать, отчего он печален, — сказал рыжеволосый золотоискатель. — Но я чувствую то же, что ты, Пелон. Я как раз думал, это потому, что через несколько лет мы не сможем скакать и вставать на отдых в каньоне вроде этого, совсем одни, кроме как в наших мыслях и в беседах.
Лицо Пелона сделалось ещё безобразнее.
— Не говори так! — воскликнул он яростно. — Я не желаю этого слушать. Если ты об этом собрался говорить, то заткнись!
— Нет, — успокаивая, ответил Маккенна. — Я не хотел говорить ни о чём плохом. Просто дело в том, что ведь это — индейский край и вы, может быть, последние индейцы, которые обращаются с ним так, как ему было предназначено. Должно ли это сердить тебя, хефе? Не должно. Печалить — да. Но не обижать.
Пелон глядел на него с минуту. Потом сделал необычную вещь. Он положил неимоверно мощную, волосатую руку на плечо белого спутника и слегка пожал его. Поражённый, Маккенна заметил слёзы в его косых чёрных глазах.
— Да, — сказал он, — разделим же общую печаль, старина.
Они сидели и в молчании курили несколько минут, потом бандит наконец кивнул головой и проговорил:
— Ну а теперь поговорим, компадре. О чём ты хотел меня спросить?
Маккенна намеревался расспросить о жизни и поискать, не найдётся ли среди его грима той трещинки, которая, он был твёрдо уверен, существует. Но в этот момент он не посмел углубляться в эти деликатные материи. Маккенна поискал отвлекающей темы и нашёл вполне естественную.
