Норман Фокс - Злые земли
Она уставилась невидящим взглядом на кофейную чашку. Лаудон объяснил насчет лошадей, защищал Фрума — тогда, в тот дождливый вечер три недели назад. Но ее чувства к Фруму лежали глубоко, это не было мнение, основанное на нескольких событиях. Она нахмурилась. Ничего она не знала толком наверняка, лишь чувствовала в душе у Фрума что-то подспудное — и это было ей не по вкусу.
На прошлой неделе представился случай пообщаться с ним запросто, чисто по-дружески, но она воздержалась. Тогда она провела беспокойный вечер, читая при керосиновой лампе, а потом оседлала лошадь и поехала кататься. На север. Она подумала, что Клем Латчер — в составе той команды, которая поехала в Майлс-Сити, а это значит, что Адди одна, как и она. Она решила заглянуть к Адди; но, добравшись до гребня обрыва, она натянула поводья и остановила лошадь. Она глядела на освещенный дом внизу и вдруг поняла, что ей совсем не хочется слушать болтовню Адди. Но тут она услышала топот копыт и съехала с тропы, вспомнив, что бедлендеры могут быть рядом.
Но это был Фрум. Она узнала его грузную фигуру и неуклюжую посадку в седле. Он спустился по склону к дому Латчера — несомненно, по каким-то хозяйственным делам. Можно было остановить его, поехать с ним, а потом вместе с ним вернуться — но ей не захотелось. Даже теперь она не могла сказать точно, чем была вызвана сдержанность, заставившая ее сохранить молчание и остаться в укрытии…
И вот этим утром она сидела, перебирая все в памяти, пока не поняла, что завтрак совсем остыл. Она поднялась, налила еще чашку кофе и отпила немного. Надо бы найти какое-то дело, занять чем-то день, чтобы не сидеть в бесплодных раздумьях, которые увлекают ее по кругу и возвращают к исходной точке без всякого результата. Может, заняться новыми занавесками, которые она давно собиралась сшить? И она подумала о празднике, который надо устроить детишкам из Хэллоуин 19. Всего две недели осталось…
От этих мыслей ее настроение немного поднялось; она помыла посуду и застелила постель; часа через два вдруг поймала себя на том, что напевает. А потом раздался топот копыт по утоптанной земле двора, и ее пение резко оборвалось.
Тогда она поняла, как были напряжены ее нервы. Это мысли о предстоящей войне с бедлендерами взвинтили ее. Но, конечно, ни один бедлендер не заявится сюда средь бела дня… Потом подумала — Джесс! Бросилась к окну — и увидела Фрума, тяжело слезающего с лошади.
В прошлый раз он был здесь больше месяца назад. Так он проявлял уважение к ее невысказанному желанию быть одной. Он не забывал о ней, заботился, чтоб у нее всегда были припасы, иногда посылал весточки с наездниками, которые привозили эти припасы. Но! теперь явился сам — и она раскрыла перед ним дверь.
— Доброе утро, — сказал он, снял шляпу и вошел внутрь.
Она удивилась, заметив, что он похудел и выглядит устало. Под глазами тени, кончики усов опали вниз. Что-то случилось с ним за последние недели. Она невольно пожалела его.
— Не хотите ли присесть? — сказала она.
Он покачал головой. Куда девалась его былая заносчивость, решительность, этот вид римского сенатора?.. Он оглядел классную комнату.
— Я вижу, ты тут удобно устроилась, — сказал он. — Нужно тебе что-нибудь еще?
«Да! — мысленно воскликнула она. — Мне нужно, чтобы я могла больше доверять вам!» Но вслух сказала:
— Ничего, благодарю вас. Здесь был Чарли Фуллер вчера вечером.
— Я полагаю, Чарли рассказал тебе, что случилось в Майлс-Сити. И как настроен Синглтон.
— Рассказал.
Фрум покачал массивной головой.
— Шэд мечется с ранчо на ранчо. Скоро он поднимет целую армию.
— И никак нельзя это остановить?
— Шансы очень малы, — вздохнул он. — Я, правда, стараюсь выжать все возможное из этих шансов.
— Но вам вовсе не обязательно делать то же самое, что делает «Стропило С»!
Лицо Фрума затвердело.
— Элизабет, есть такие дела, которых ты понять не можешь — ни твое происхождение и образование, ни жизненный опыт тебя к этому не подготовили. В наших краях человек либо держится заодно с соседями, либо он не удержится вообще. Драка Синглтона — это моя драка. У— меня и в самом деле нет выбора. Когда выступают другие, «Длинная Девятка» выступает тоже.
— Но вы упомянули о шансе…
— Я послал в бедленды человека. Он выехал с «Длинной Девятки» сегодня утром. Он будет представлять наше ранчо, хотя он здесь и не работает — именно поэтому он наилучшим образом подходит для такого дела. Он выехал как парламентер, чтобы разыскать Джека Айвза и передать бедлендерам мои условия. А условия мои такие: если они уберутся прочь до следующего восхода, я обещаю, что ни «Длинная Девятка», ни какое-либо другое ранчо не будут за ними гнаться. Но если они останутся, мы двинемся на них и выкорчуем их начисто. Если Айвз не полный идиот, он предпочтет отступление.
— И этот человек…
— Клем Латчер. Он приехал сюда прошлой ночью, чтобы одолжить кое-какие инструменты. Я на него поглядел — тут мне эта мысль и пришла в голову.
Она была рада. Латчер человек хладнокровный и всегда найдет убедительные слова. Но радовалась она не только этому, причины были глубже. Она радовалась и тому, что у Фрума хватило человеческих чувств, чтобы до последней возможности искать пути к мирному решению; и, что не менее важно, ее радовало, что он приехал рассказать ей о своем решении.
Она сказала с ноткой почтительности:
— Спасибо, дядюшка Питер.
Он шагнул к ней. Он был похож сейчас на старого медведя, несущего на своих плечах слишком много зим, слепого, бредущего на ощупь.
— Элизабет, ты все время была настроена против меня. О, я знаю, почему: удар по бедлендерам всегда представлялся тебе очередным эгоистичным поступком — просто защитой моих личных материальных интересов, и ничего больше. Я надеюсь, теперь ты судишь обо мне не так сурово.
Она повела рукой в сторону стола.
— Задержитесь ненадолго, — предложила она. — Я сварю свежего кофе, а потом поедем на ранчо.
— Мне еще много дел сделать надо, — сказал он и повернулся к двери. — Может, в другой раз. А почему ты не приехала на ранчо к ужину вчера вечером?..
Она смотрела через окно, как он взбирается на лошадь. Он улыбался — и, странно, это была самодовольная улыбка человека, достигшего своей цели. Что же так внезапно изменило его состояние? Ведь только что он являл собой воплощенное смирение… Она заметила, что он поехал на север — вместо того, чтобы повернуть обратно на ранчо. Она следила, пока он не исчез из виду, а потом отвернулась от окна. Она была обеспокоена. Буду шить весь день, — решила она, — а потом поеду на ранчо. И с усилием обратила мысли к иголкам и ножницам. Лучше быть занятой, чем слишком много думать.
