Карл Май - Жут
– Где наш проводник? – спросил я.
– Здесь, в комнате. Он еще спит.
– Так я разбужу его.
Он лежал на тряпье, служившем подстилкой для Мубарека, и притворялся спящим. Когда я отпустил ему несколько крепких тумаков, он вскочил, зевнул, уставился на меня с заспанным видом и, наконец, сказал:
– Ты, господин? Почему ты будишь меня так рано?
– Потому что мы отправляемся в путь.
– Сколько у вас на часах?
– Половина седьмого.
– Всего лишь! Мы можем еще час поспать.
– Можно еще день поспать, но мы не будем так делать.
– Но ведь нам некуда спешить.
– Некуда; но я люблю скакать рано поутру. Умойся, чтобы взбодриться!
– Умыться? – изумленно переспросил он. – Что я, глупец? Умываться в ранний час очень вредно.
– Где Юнак? – спросил я.
– Разве его тут нет?
Он осмотрелся в поисках Юнака. Старуха сообщила:
– Мой муж пошел в Глоговик.
– Туда, откуда мы едем? Почему же он не попрощался с нами?
– Потому что не хотел вам мешать.
– Вот как! Что же у него там за дела?
– Он хотел купить соль. Нам нужно засолить мясо.
Она показала на куски медвежатины, лежавшие в углу и являвшие, конечно, совершенно неаппетитное зрелище.
– Так у вас нет дома соли?
– Столько соли нет.
– Что ж, все равно дело не такое спешное, чтобы не дождаться нашего пробуждения. Впрочем, я думаю, что Ибали лежит намного ближе Глоговика. Почему же он не пошел туда?
– В Ибали нет соли.
– Унылая, однако, это дыра. Что ж, вам же хуже, что он ушел. Я ведь не заплатил ему.
– Ты можешь мне дать деньги!
– Нет, я расплачусь только с хозяином. Впрочем, скажи-ка мне, за что я должен тебе платить.
– Вы же остановились у меня!
– Мы спали на улице. За это я не плачу. Так что, конакджи, отправляемся в путь.
– Мне надо сперва поесть, – заявил он.
– Так ешь, но быстрее!
Он развел огонь и поджарил себе кусок медвежатины, съев его полу готовым. Тем временем мы оседлали лошадей. Медвежий окорок и три оставшиеся лапы завернули в попону, и Оско приторочил этот сверток у себя за спиной. Наконец, проводник был готов. Мы тронулись в путь.
Женщина не хотела нас отпускать, не добившись платы. Она голосила, что мы ее обманули. Но Халеф достал плетку и так щелкнул возле ее лица, что, завыв, она умчалась в дом и заперла за собой дверь. Однако, выглянув в окно, она посылала в наш адрес проклятия; еще долго мы слышали позади себя ее пронзительный голос.
Дело было не только в нескольких пиастрах; эти люди покушались на нашу жизнь. Было бы безумием и глупостью платить еще за те удобства, которыми мы здесь пользовались, ведь мы не пользовались здесь ничем, а значит и платить было нечего.
Глава 3
В ЧЕРТОВОМ УЩЕЛЬЕ
Стояло чудное, прекрасное осеннее утро, свежее и благоуханное, когда мы покидали арену нашей ночной авантюры – арену, на которой такой ужасный конец обрел старый Мубарек. Сперва мы ехали среди пологих холмов; можно было подумать, что мы находимся где-то в Тюрингском лесу. Однако над этими холмами высились крутые, громадные скалы, мрачные словно злые исполины, а через час уже казалось, что мы пробираемся среди ущелий Пиренеев.
Горизонта не было видно. Нас окружал темный лес; он выглядел как настоящая чащоба и каким же он казался диким!
Есть несколько разновидностей леса. Нетронутый лес тропиков; густой, пахнущий болотами лес Литвы; величественный, редкий лес американского Запада; естественные леса Техаса, вытянутые в струнку и скорее напоминающие парки, прихотливо возделанные садовниками. Лес в Шар-Даге не был похож ни на один из них. Невольно вспоминались исчезнувшие цивилизации, на которые смерть теперь бросала лесную тень.
Примерно часа через три дорога круто пошла вниз; мы пересекли широкую, поперечную долину, дальний край которой отвесно вздымался вверх.
Это была настоящая стена из скал, в течение нескольких часов непрерывно тянувшаяся с севера на юг. В расселинах и на уступах скал пустили корни громадные сосны и ели, а наверху, на остром выступе этой стены, тянулся темный бор.
Долина поросла пышной травой, поэтому я предложил остановиться здесь и хотя бы четверть часа отдохнуть, чтобы лошади могли немного побродить среди этой зелени.
Наш проводник мигом согласился и спрыгнул с лошади. Ведь пока мы отдыхали здесь, Юнак все дальше уходил от нас. Однако проводник не подозревал, что я покинул седло скорее ради Юнака, чем из-за травы.
Поблизости протекала довольно широкая речушка. По берегу ее лишь кое-где виднелся редкий кустарник. Еще когда мы миновали деревья, росшие по краю долины, и выезжали на простор, я заметил, что всю долину пересекает чей-то след. Он начинался там, где мы находились, и вел к берегу.
Этот след, несомненно, оставил Юнак. Значит, он считал нас такими глупцами, что мы не заподозрим ничего, встретив его след.
Со вчерашнего дня вода в речке поднялась. Ее русло скорее напоминало котловину с плоскими берегами. Трава была мягкой, и я предположил, что хотя бы у воды встретится четкий отпечаток ног.
Конакджи вообще не заметил этот след. Он уселся, достал свой старый, вонючий чубук, набил его и поджег табак. Но что это был за табак! По запаху он напоминал смесь картофельных и огуречных очисток, а также стриженых ногтей. Представьте себе человека, который боится простыть, умываясь, и проводит всю ночь в прокуренной лачуге Юнака и на зачумленном смертном одре Мубарека; немудрено, что я не стал садиться рядом.
– Халеф, – спросил я так громко, чтобы конакджи слышал это, – что за полоса тянется по траве?
– Это след, сиди, – ответил малыш, гордясь, что может похвалиться знаниями, полученными от меня.
– Кто его оставил, животное или человек?
– Мне нужно хорошенько его рассмотреть, чтобы определить это.
Он пошел, пристально пригляделся, сделал несколько шагов вдоль следа и, покачав головой, сказал:
– Эфенди, может быть, это человек, а может, и зверь.
– Вот как! Чтобы узнать это, вообще не надо присматриваться. Конечно, это был человек или зверь. Или ты думаешь, что здесь прохаживался дворец константинопольского султана?
– Ты надо мной издеваешься? Я готов спорить, что нельзя понять, кто здесь был. Сам подойди-ка сюда!
– Чтобы это понять, мне вообще не нужно туда подходить. Здесь прошел босой человек.
– Как ты это докажешь?
– Очень легко. Разве этот след может оставить какой-нибудь четвероногий зверь?
– Разумеется, нет.
– Значит, это человек или двуногое животное, то есть птица. Большая это птица была или маленькая?
– Большая, конечно.
– Какая это птица могла быть?
– Конечно, аист.
