Луис Ламур - След Кайова
Дару выругался и добавил:
— Вор заслуживает виселицы, как и тот, кто поднял руку на женщину. Я сам готов затянуть петлю на их горле!
Эрон Макдональд застыл в седле. Вдруг мое внимание привлек какой-то шорох. Повернув голову, я увидел Линду, широко открытыми глазами смотревшую на своего отца.
Я проследил за ее взглядом, и мне представилась картина, которую видела она. Не было на земле в тот момент более покинутого человек, чем Макдональд. Почти без каких-либо заметных движений толпа его сообщников как бы отхлынула от него. И только Талькот остался рядом, но и он держался особняком. Ему тоже хотелось бежать, но он не смел и выглядел как провинившаяся шавка. Макдональд оставался на месте только потому, что не знал, куда деваться. Любой другой в такой ситуации вызвал бы у меня жалость, поскольку он в полном одиночестве столкнулся с осознанием собственной ничтожности.
Деньги и самоуверенность вынесли его на какую-то высоту, создали иллюзию силы: одни его боялись, другие — уважали. Он и сейчас не лишился денег, но ни в одной лавке нельзя было купить на них то, без чего человеку невозможно жить среди людей.
Взглянув снова на Линду, я поразился нескрываемой ненависти и презрению к отцу в ее глазах.
— Ты хуже своего отца, — негромко произнес я. — На тебе вина за смерть Тома и за все, что произошло потом, поскольку ты знала, что делаешь.
Но она не слушала меня. Повернулась и пошла прочь. И не оглянулась — ни разу.
Глава 12
На следующий день город как вымер. Даже одинокие бродячие собаки исчезли с пыльной аллеи между подозрительно смотрящими друг на друга домами.
Банк оказался закрыт, как и «Эмпориум» Макдональда. Офис Хардемана служащие покинули еще вчера, в салуне Баниона в урочный час двери не распахнулись. На задних дворах трех домов жильцы молча грузили вещи в фургоны. На меня они не обратили никакого внимания.
Роди Линч заявился после полуночи с черным от пороха лицом, ухмыляющийся и довольный, несмотря на несколько пулевых царапин.
В двенадцати милях отсюда на него напал военный отряд молодых кайова, и у него было время вспомнить прожитые годы. Около двадцати индейцев обложили Роди, который вез оружие. В своем распоряжении он имел более шестидесяти заряженных стволов, среди которых попадались и многозарядные ружья. В повозке имелось достаточно воды и провианта. Заметив приближение врага, Роди добрался до вытоптанной бизонами поляны и приготовился к встрече. Он успел установить фургон и распрячь коней. Кайова очень интересовались лошадьми, а тут казалось, что добыча сама шла в руки.
Роди — отличный стрелок, и патроны беречь не собирался. Кроме своих, у него в фургоне оставались более ста запасных комплектов. К тому же он любил хорошую драку с пальбой. Молодые воины считали одинокого бледнолицего легким скальпом. Когда они бросились в атаку, он расстрелял по ним семнадцать патронов из винчестера семьдесят третьей модели. Потом открыл огонь из винтовки Спенсера пятьдесят шестого калибра.
Потеряв воина и лошадь, кайова отступили, чтобы собраться с мыслями. Они видели только одного человека и думали, что никто, будучи в здравом уме, не станет так разбрасываться патронами, и потому вскоре напали снова. Трое зашли сзади, а остальные, выждав некоторое время, плотной группой бросились в лоб.
И опять Роди встретил их шквалом огня из винчестера, винтовки и револьвера. Первыми же выстрелами в упор он повалил индейца. Того даже подбросило в воздух. Прежде чем его изуродованное тело коснулось земли, бедняга умер.
Всего, с перерывами, бой длился пять часов. Линч немного знал язык кайова и разобрал кое-что из того, о чем они говорили. Некоторые предлагали уйти. Они не очень хорошо представляли себе, в какую переделку попали, но сражаться больше не хотели.
Пользуясь передышкой, Роди стал оскорблять индейцев на их родном языке и добавил, что дух оружия не на их стороне, а рядом с ним сражались духи великих воинов — врагов кайова.
Кто-то из молодых воинов гордо заявил, что пойдет в атаку один, и Роди уселся в ожидании его появления. Когда индеец оказался уже почти над ним, он пустил в ход свой кольт. Отступив окончательно, кайова унесли с собой все, что осталось от гордеца.
Я шел по улице и все больше убеждался, что городу конец. Не мы, а Эрон Макдональд уничтожил его. Теперь он сидел в тюрьме, ожидая суда. Ему пришлось несколько раз посылать за своей дочерью, но она не пришла. После того, что случилось, ее лишь однажды видели на людях: с двумя саквояжами она стояла на платформе в ожидании поезда.
Незнакомец ехал по улице верхом на ковбойской лошади и, поравнявшись со мной, остановился.
— Никто не потерял рыжего мерина с тремя белыми чулками… и белой звездочкой на морде?
Похоже, речь шла о Рыжем, любимом коне Кэйт.
— Что случилось? — спросил я.
— Его видели в овраге! — Он показал, где именно, а я, поблагодарив его, побрел вдоль улицы к конюшне и заглянул в стойло. Рыжего там не было. Оседлав лошадь, я отправился его искать.
По дороге Джон Блэйк окликнул меня, но я только поднял вверх руку, предупредив:
— Скоро вернусь! — и поехал дальше.
Утро выдалось прохладным и приятным. Если бы те люди из города успели загрузить фургоны и отправиться в путь, то проехали бы несколько миль до жары. Рыжий со звездочкой на морде жевал траву на небольшой зеленой поляне на дне оврага, и, подъехав к нему, я нагнулся, чтобы подобрать уздечку. Мерин попятился в сторону, но я побежал за веревкой.
Выпрямившись с веревкой в руке, я заметил почти неразличимое облачко пыли на ближайшем от меня склоне и почувствовал, как волосы зашевелились на голове. Я стоял, выпрямившись, и искал ответ на вопрос, как мог сбежать мерин, хотя подумать об этом следовало раньше.
— Привет, Дюри. Далековато ты забрался от Бурро-Меса.
Из укрытия за ивняком вышел высокий, худой, как скелет, человек с направленным на меня револьвером. Я припомнил, что видел его в городе.
— Меня зовут Франк Шеллет. Или Хастингс, если тебе так больше нравится. Слышал, ты прикончил Рича и Фланга. Вот и решил избавить тебя от старой игры в прятки. Из-за твоего упрямства мне пришлось поволноваться, теперь посмотрим, как будешь выглядеть, когда я заставлю тебя немного попотеть.
Он стоял не более чем в сорока футах, то есть на расстоянии прямого выстрела. Мне представляли его как стрелка, который никогда не промахивается. Надеяться на то, что Хастингс промажет, было смешно. Тем не менее мне приходилось видеть, как даже хорошие бойцы пускали пулю в небо, если в них самих неожиданно стреляли.
— Никто ни о чем не станет спрашивать, когда обнаружат тебя с револьвером в руке, — усмехнулся он. — Все же знают, что ты быстрый стрелок.
