Макс Брэнд - Тропа Джексона
Это вполне возможно. Однако мужчины не торопятся с поздравлениями, когда на свет появляется ребенок. Женщины-соседки могут собраться, чтобы радоваться по этому поводу. Это — да! Только не мужчины! Но они тоже были здесь, слоняясь по комнате с глупыми и довольными лицами.
В чем все дело, стало ясно, когда Барнс подкрался ко второму окну. Увиденное здесь поразило его в самое сердце. Это была девушка в белом платье, с белыми цветами в руках и белой вуалью на голове. Лицо у нее было настолько прелестным, что лично Ларри показалось ослепительно прекрасным.
И тут он вспомнил, что уже слышал о ней. Не скупясь на детали, ему рассказывали об этой девушке приятели, которые настолько путались в словах, что все сказанное ими казалось нелепицей. Как описать то, что не поддается никакому описанию?
Она не была Венерой. Не была и королевой красоты. Просто хорошенькая. Но было в ней и нечто другое, гораздо более существенное, коли в данный момент, положив руку на распятие, она клялась в верности гибкому, стройному парню с симпатичным улыбающимся лицом и с грацией дикой кошки.
Этот парень и был тем, кого искал Барнс, — не кто иной, как сам Джексон. Прояснилась и причина столь многолюдного сборища — беглеца осенило, что он прибыл как раз в день свадьбы своего друга.
Впрочем, мог ли он теперь считать себя хотя бы приятелем Джексона, который навсегда покончил со своим прошлым и прежними дружками, став законопослушным гражданином? И кто, как не он сам, дал Джексону веский повод усомниться в нем? Вот такие невеселые мысли посетили Ларри, пока он стоял, приникнув в окну.
Оно было настежь открыто, чтобы дать доступ в комнату солнечным лучам, но вьющиеся лозы винограда, вздымающиеся к нему от земли и ниспадающие сверху, подобно зеленому истоку, позволили Барнсу оставаться незамеченным изнутри.
Сейчас его целиком занимали две вещи. Одна пугающая и неотвязно напоминающая о себе растущим страхом — это крики преследователей, которые раздавались в его ушах, как рев волн, беснующихся в тесном гроте. Другая — то, что происходило в комнате перед ним.
Он вглядывался не в яркое лицо невесты, а в Джексона, его улыбку.
Девушка между тем положила руки на плечи своего возлюбленного.
— Вижу, Мэри, — проговорил Джексон, — тебя что-то заботит не на шутку. Поведай мне, в чем дело, и выкинь это из головы, договорились? Меня всегда пугает, когда ты смотришь вот с такой жалостью, как теперь.
На ее губах возникла улыбка и тут же исчезла.
— Ты знаешь, в чем дело, Джесси, — ответила она. — Это твой последний шанс — все обдумать и изменить свое решение.
— Мой шанс — передумать? — переспросил он.
— Да, — подтвердила она. — Пока еще не поздно. Ты знаешь, что стоит перед тобой.
— Не что, а кто. И этот кто — ты, — уточнил жених таким проникновенным голосом, что нашел отклик даже в душе отщепенца, притаившегося за окном.
— Я-то перед тобой — это точно, — печально возразила девушка. — Но и другое тоже. Тебя ожидает трудная повседневная работа, а ты привык быть всегда вольной птицей, как ястреб. Впереди перед тобой множество глупых и скучных дней а ты всегда искал удовольствий, пожалуй, с гораздо большим пылом, чем старатель охотится за золотом. Настанет время, когда тебе это маленькое ранчо покажется еще меньше, величиной с твою ладонь, и ты захочешь его покинуть. Но когда у тебя появится такое желание, ты вдруг обнаружишь, что связан невидимыми путами, избавиться от которых окажется намного сложнее, чем снять наручники, отомкнув их без ключа, как тебе это прежде удавалось. Ты будешь привязан ко мне. Даже если охладеешь сердцем, все равно будешь думать, что заботиться обо мне — твой долг. Возможно, у нас появятся дети, а у тебя слишком добрая душа, чтобы причинить боль безответным существам, даже если речь идет о животных. Видишь ли, Джесси, ты привык скакать очертя голову по горам и долам, преодолевая на всем скаку вершины и пропасти, и сейчас тебе кажется, что перемахнуть изгородь и угодить в корраль — пустяковое дело. Да так оно и есть, пока ты снаружи, но вот только обратного пути из коралля нет и не будет! Ты начнешь метаться, крушить все на пути и наконец просто надорвешься.
— Выслушай же меня! — прервал ее Джексон.
— Я подготовила целую речь, — возразила она, — и хочу высказать ее до конца. Потом настанет твой черед говорить. Всю прошлую ночь я провела без сна, пока составляла ее. Каждое слово выучила наизусть. Мне будет трудно потерять тебя тогда — это наверняка разобьет мое сердце. Но если так случится сейчас, я как-нибудь переживу. Может быть. Точнее, выдержу. Надеюсь, тебе ясно почему? И вот теперь я собираюсь выйти ненадолго из комнаты и оставить тебя одного, чтобы ты мог обдумать мои слова. Взвесить все за и против. Решить для себя: что же ты хочешь на самом деле? По одну сторону вся твоя прежняя жизнь, полная воли, счастья и личной свободы. А по другую сторону — только я. Но со временем мне вполне светит превратиться в скучную женщину, с которой тебе слишком часто будет неинтересно. Побудь тут, Джесси! Я выйду через ту дверь и буду ждать в соседней комнате, пока не сумею полностью взять себя в руки и подготовиться к худшему. А ты останься здесь. Через пять минут я вернусь, чтобы выслушать твой ответ. Но я хочу, чтобы за эти пять минут ты все хорошенько обдумал.
Мэри отвернулась от Джексона и, улыбнувшись ему через плечо, вышла в соседнюю комнату. В тот момент, когда дверь за ней закрылась, из соседнего окна вырвался дружный взрыв смеха. Это походило на театральную сцену — будто зрители от души насмехались над трагизмом очередного акта.
Джексон пристально посмотрел на дверь, через которую только что вышла его невеста, затем с задумчивым и торжественным видом обернулся к окну. И в этот миг в обрамлении нежной зелени побегов винограда увидел Ларри Барнса.
Он отпрянул назад, точнее, даже отпрыгнул, а не отшатнулся. Затем крадущейся кошачьей походкой, так хорошо знакомой Барнсу по прежним временам, вновь подошел к окну.
— Что еще за дьявол здесь? — спросил Джесси Джексон.
— Это я, Ларри Барнс, — ответил преступник и протянул руки в наручниках. — Сегодня пока еще Ларри Барнс, а завтра уже, возможно, стану покойником, Джесси. Пришел сюда, чтобы сказать тебе последнее прости. — Руками, закованными в наручники, он сделал жест в сторону шума, производимого погоней, который неуклонно нарастал и, казалось, в любой момент, преодолев заглушающую его листву, мог обрушиться сюда со всей своей мощью, и с хрипом выдавил из себя: — За два дня я проехал двести миль. Вымотан вконец. Знаю, что когда-то давно надул тебя, Джесси. Но сейчас я на выдохе. Они вот-вот доберутся до меня…
