Джек Шефер - Каньон
— Но Желтая Луна — мне брат. Он тебе шурин. Между вами было уважение, какое испытывает мужчина к мужчине, и ты сгубил его.
— О жена моя, ты слышала. Ты сидела у жилища старца и готовила похлебку, ты слышала, что он говорил. Неправильно, чтобы человек поступал так, как, он в сердце своем знает, было бы дурно.
— Я слышала, но не понимаю. Почему твое сердце должно велеть тебе идти против обычаев твоего, народа? Идти с боевым отрядом нелегко. Но таким путем добывает мужчина честь себе и своей семье.
— Это не мой путь. Мое сердце говорит это, но у меня нет слов, чтобы сказать почему. Один человек не может изменить племя или даже деревню. Я уйду из этой деревни. Я уйду.
— И куда ты пойдешь? Везде будут деревни. И всегда одинаковые. Глупость напала на тебя. Тебе в глаза слишком долго светила луна, и твой ум:
— Остановись, жена, я печалюсь, как печалишься ты. Но я уйду в место, которое принадлежит мне, куда привел меня дух старца, что был тебе прадедом, когда и голодал. Там много еды — хватит навсегда. Там течет чудесный поток, который не мельчает в теплое время. Там есть укрытие от зимних метелей. Такое место, куда никогда не придут враги, чтоб причинить человеку зло и отнять у него то, что не принадлежит им. Это хорошее место. Мое место, и я уйду туда. Но жизнь моя лишится света, если ты не пойдешь со мной.
— Зазвучит ли от этого вновь смех на губах моего мужа?
— На моих губах зазвучит смех.
— Заблестят ли от этого вновь его глаза, засияют ли они мне и всему, что его окружает?
— Они заблестят и засияют.
— И будет он от этого всегда с нетерпеньем тянуть ко мне ночью руки, полные сокрушительной силы?
— Будет.
— Я пойду.
V
Край плоскогорий у пограничья выдержал все. Выдержал натиск перемен медленно ползущих геологических эпох и беспорядочных, поверхностных перемен эпохи человека, зафиксированной в календаре. Покоится вдали, не потревоженный изнутри, край плоскогорий и высоких гор, что питает далеко бегущие реки, которые, соединяя свои воды, образуют широкую Миссури. Там проходит тропа, по которой шел Медвежонок на запад, вдоль реки Шайенн, а там на север и опять на запад вдоль северного рукава, известного под названием Белль-Фурш. Вдоль одного из притоков тропа заворачивает на юг и уходит вверх, в Черные Холмы, которые вовсе не черные, да и не холмы, а могучие горы, и ведет к каменному обрыву, за которым лежит его каньон.
Тогда каньон был хорошим местом. Это и сейчас хорошее место. Он лежит в стороне от дорог, прорезающих горы, и городов, оседлавших низины или повисших на склонах холмов. Каньон мало изменился. Он покоится в тиши под тем же небом, и четыре времени года проходят над ним той же бесконечной чередой.
Сиу и их союзники из других племен не вошли в каньон, когда отступали в эти холмы от теснившего их белого человека. Каньон оказался бы ловушкой, где их настиг бы прицельный огонь любого врага, какой бы ни появился.
Не потревожили его и нахлынувшие затем в горы рудокопы. Тут не видно нанесенных ими ужасных шрамов: ни разрытой земли, ни взорванных скал. Ни внизу, ни вверху, где поток легкодоступен, не обнаружилось следов золота, и рудокопы прошли мимо.
Сейчас там нет бизонов. Последних давно истребили охотники, добывавшие шкуры. Белые охотники, которые изничтожили на равнинах стада в мириады голов ради одних только шкур, оставив туши гнить на месте. Они последовали за остатками стад в горы и расстреляли бизонов, что были в каньоне, стоя на выступе скалы, просто из развлечения, и даже шкур не взяли, поскольку те не стоили того, чтобы ради них спускаться по обрыву, да еще на веревках и с помощью многих людей.
Вытянутый, затупленный по углам треугольник каньона выдержал. Его четкие очертания хорошо видны с выступа скалы, куда поднимаются или откуда спускаются не замеченные охотниками углубления на отвесной стене. Это доброе место. Сквозь ореол переливающегося всеми цветами радуги тумана поток низвергается в озерцо и течет, холодный и прозрачный, к расщелине в дальнем конце каньона. Укрытые высокими утесами деревья собрались вместе, образовав рощицы. Вдоль потока пышно разрослась бузина, попадается и осина. Среди торчащих из земли камней помахивают длинными колючими ветками кусты ягод. Доброе место для человека, чьи запросы просты, для человека, который похож на своих сотоварищей и все же непохож, который хочет жить отдельно от них, потому что иначе видит цель того краткого таинства, что принадлежит ему… Сюда прибыли Медвежонок и Пятнистая Черепаха.
Они пришли, они стоят на выступе скалы, откуда углубления ведут вниз. Идя за пятнистым пони, который много дней на всем долгом пути тянул волокушу с их пожитками, они обрели свободу гор и равнин. Они сворачивают вещи в узел, в шкуру от жилища, обвязав веревкой, собираясь спускать их с уступа на уступ. Другой веревкой он обвязывает жену вокруг пояса, чтобы она могла тоже спуститься таким путем, и держит другой конец силой рук, обеспечивая ее безопасность…
Он помогал ей ставить жилище. Она женщина и не станет ничем заниматься, покуда не возведено и не готово для ночлега ее жилище. Он срубил новые колья, длинные и крепкие, потому что у них будет большое жилище. Прочно укрепили их, придав форму конуса, который был не совсем конусом. С западной стороны, напротив входа, шесты всегда ставятся с меньшим наклоном, прямее, чем другие, чтобы могли выдерживать напор остальных и устоять против ветров, которые на равнине всегда сильнее с этой стороны. Натянули и прочно закрепили шкуры. Но она не допустила его к внутреннему убранству жилища. Право женщины — разложить по своему усмотрению вещи, в той мере, как позволяет обычай племени. Она даже не позволила ему развести костер. Право женщины — развести очаг, на котором будет готовиться пища, который будет обогревать жилище.
Он наблюдал за тем, как она носилась, закрепляя более мягкую внутреннюю обивку, выбегала и возвращалась обратно или, поджав губы, размышляла, куда поместить то, повесить это. Она не красавица, но ее лицо согрето мудростью и пониманием, и она очень женственна и ему кажется прекрасной. Он наблюдал за ней, и его легкие наполнились чистым воздухом каньона. Он повернулся и пошел по берегу потока. Там, где поток замедлял бег, образуя неглубокие затончики, в прозрачной воде по-прежнему сновали рыбки. Если не жадничать, в потоке у него всегда будет водиться рыба.
В кустах, окружавших озерцо, где купались бизоны, виднелось много следов. А подальше, вниз по течению, где растут самые лучшие травы, паслись и сами бизоны. Он сосчитал их. Старый бык, что был прежде молодым быком; молодой бык, прежний годовичок; две старые коровы да одна молодая — прежняя годовалая телка; пять телят, что тогда были маленькие, а теперь годовички; четыре новых теленка, маленьких и резвых, донимали матерей, требуя молока. Всего тринадцать. Все, какие оставались в каньоне, когда он ушел отсюда, кроме двух старых коров. Те были очень уж стары. Видно, зима оказалась для них чересчур тяжелой и длинной. И все же вокруг скакали на негнущихся ножках, резвясь и бодаясь, четыре теленка. Одного принесла молодая корова; первый не очень крупный, но дальше пойдет лучше. Другого — одна из старых. А у второй старой коровы было два. У той же самой. Очень хорошая корова.
