Джеймс Купер - Пионеры, или У истоков Саскуиханны
Обменявшись рукопожатием с судьей, индеец немедленно принялся за дело, ради которого пришел сюда. Доктор Тодд нисколько не был обижен этим посягательством на его права. Он охотно уступил свое место новому врачевателю с таким видом, словно был только рад подчиниться капризу пациента, поскольку самая трудная и опасная для его здоровья часть дела осталась теперь позади, а наложить повязку может даже малый ребенок. Он не преминул шепотом сообщить об этом мосье Лекуа:
— Хорошо, что пуля была извлечена до прихода индейца, а перевязать рану сумеет любая старуха. Этот юноша, как я слышал, живет в хижине Натти Бампо и Джона, а мы, врачи, должны считаться с прихотями пациента — конечно, соблюдая меру, мусью, соблюдая меру.
— Certainement[22], — ответил француз. — Вы есть превосходный врач, мистер Тодд. Я соглашаюсь: каждая старая дама сумела бы докончить то, что вы так искусно начали.
Ричард, в глубине души питавший большое почтение к познаниям индейца во всем, что касалось ран, и на этот раз, как обычно, не пожелал оставаться скромным зрителем. Подойдя к нему, он сказал:
— Саго, саго, могиканин! Саго, мой добрый друг! Я рад, что ты пришел. Самое лучшее — чтобы пулю вынимал ученый врач вроде доктора Тодда, а рану лечил туземец. Помнишь, Джон, как мы с тобой вправляли мизинец Натти Бампо, который он сломал, когда полез за убитой куропаткой на скалу и сорвался? Я до сих пор не знаю, кто убил эту куропатку, Натти или я. Он, правда, выстрелил первым, и птица полетела вниз, но потом выровнялась, и тут выстрелил я. Конечно, это была моя добыча, да только Натти заспорил: дескать, рана для дроби слишком велика, а он, видите ли, стрелял пулей! А ведь мое ружье не разбрасывает дроби, и когда я стрелял по мишеням, то не раз оставалась одна большая дыра, точь-в-точь как от пули. Хочешь, я буду тебе помогать, Джон? Ты ведь знаешь, что я разбираюсь в таких вещах.
Индеец терпеливо выслушал эту речь, и когда Ричард наконец умолк, протянул ему корзинку с целебными травами, жестом пояснив, что он может ее подержать. Такое поручение вполне удовлетворило мистера Джонса, и впоследствии, вспоминая это происшествие, он всегда говорил: «Я помогал доктору Тодду вытаскивать пулю, а индеец Джон помогал мне перевязывать рану». От индейца Джона пациенту пришлось вытерпеть куда меньше, чем от доктора Тодда. Собственно говоря, терпеть ему вообще ничего не пришлось. Повязка была наложена очень быстро, а целебное средство состояло из толченой коры, смоченной соком каких-то лесных растений.
Врачеватели у лесных индейцев бывали двух родов: одни полагались на вмешательство сверхъестественных сил, и соплеменники почитали таких знахарей гораздо больше, чем они того заслуживали; другие же действительно умели лечить многие болезни, а особенно, как выразился Натти, «всякие раны и переломы».
Пока Джон и Ричард перевязывали рану, Элнатан жадно разглядывал содержимое ясеневой корзинки, которую ему передал мистер Джонс, решивший, что гораздо интереснее будет подержать конец повязки. Через несколько минут доктор без всяких церемоний уже засовывал в карман кусочки древесины и коры. Он, вероятно, не стал бы объяснять причины своего поступка, если бы не заметил, что на него устремлены синие глаза Мармадьюка. Тогда он счел за благо шепнуть ему:
— Нельзя отрицать, судья Темпл, что эти индейцы обладают кое-какими познаниями в медицине. Они передают их из поколения в поколение. Например, рак и водобоязнь они лечат весьма искусно. Я собираюсь сделать дома анализ этой коры. Она, конечно, не принесет ни малейшей пользы ране молодого человека, но зато может оказаться неплохим средством от зубной боли, ревматизма или еще чего-нибудь в том же роде. Не следует пренебрегать никакими полезными сведениями, даже если получаешь их от краснокожего.
Такое свободомыслие сослужило доктору Тодду неплохую службу: именно оно в соединении с обширной практикой помогло ему набраться знаний, которые со временем превратили его в приличного врача. Однако похищенные им из корзинки образцы он подверг анализу отнюдь не по правилам химии — вместо того чтобы исследовать их составные части, он сложил их все воедино и таким образом обнаружил, целебными свойствами какого именно дерева пользовался индеец.
Лет десять спустя, когда в поселки среди этих диких гор пришла, а вернее сказать, ворвалась цивилизация со всеми ее тонкостями, Элнатана вызвали к человеку, раненному на дуэли, и он приложил к его ране мазь, чей запах сильно напоминал запах дерева, из которого готовил свое целебное снадобье индеец. А еще через десять лет, когда между Англией и Соединенными Штатами вновь вспыхнула война и из западной части штата Нью-Йорк уходили воевать тысячи добровольцев, Элнатан, прославившийся двумя вышеупомянутыми операциями, решил отправиться на поле брани с бригадой милиции в качестве… хирурга!
Когда могиканин наложил пластырь из коры, он охотно уступил Ричарду иголку с ниткой, которой следовало зашить повязку, так как этим инструментом индейцы пользоваться не умели. Отступив на шаг, он молча и серьезно ждал, пока Ричард доканчивал начатое им дело.
— Передайте мне ножницы! — крикнул мистер Джонс, сделав последний стежок и завязав последний узел на втором слое полотняных повязок. — Дайте скорее ножницы! Если не обрезать эту нитку, она может попасть под пластырь и загноить рану. Вот посмотри, Джон, я положил между двумя повязками корпию, которую я нащипал. Толченая кора, конечно, очень полезна, но без корпии рану можно застудить. А лучше этой корпии не найти, я сам ее щипал и всегда буду щипать для любого жителя поселка. Тут уж за мной никому не угнаться, потому что мой дедушка был доктором, а отец от природы разбирался в медицине.
— Вот вам ножницы, сквайр, — сказала Добродетель, извлекая из кармана темно-зеленой нижней юбки огромные портновские ножницы, на вид совсем тупые. Подумать только! Да вы зашили повязки не хуже иной женщины!
— «Не хуже женщины»! — негодующе повторил Ричард. — Да что женщины понимают в подобных делах? И ты тому примером. Разве можно орудовать возле раны эдакими тесаками? Доктор Тодд, будьте добры, одолжите мне ножницы из вашей шкатулки… Ну что ж, любезный, я думаю, тебе опасаться нечего. Дробина была извлечена превосходнейшим образом, хотя, разумеется, не мне это говорить, поскольку я сам принимал участие в операции; ну, а повязка не оставляет желать ничего лучшего. Ты скоро поправишься, если рана не воспалится из-за того, что ты тогда дернул моих серых под уздцы. Но будем надеяться, что все обойдется. Ты, наверное, не привык обращаться с лошадьми. Но я извиняю твою горячность, потому что намерения у тебя были, конечно, самые добрые. Да, теперь тебе нечего опасаться.
