Макс Брэнд - Пограничные стрелки
Они задвинули глыбу на место и прошли в противоположный конец коридора. Там действительно виднелась небольшая выпуклость в стене, и старый доктор по ней постучал:
— Это то самое место. Но видимо, я ошибся. Постучите сами, убедитесь. По-моему, даже через увеличительное стекло здесь ничего нельзя увидеть…
Уэлдон постучал по выступу и внимательно его осмотрел. Вокруг первого тайника шла очень тонкая, но заметная полоса, говорившая о том, что его открывали много раз. Этот же тайник, если он вообще существовал, никогда не открывался с того самого дня, как генерал его закрыл, тщательно уничтожив все следы.
Выпрямившись, он повернулся к доктору:
— Вы человек здравомыслящий. И действительно полагаете, что где-то в этом доме спрятаны деньги?
— Нет, — серьезно ответил Уоттс, — этого я не могу утверждать. Есть только версии. Генерал мог растратить большую часть своих денег на цели, которые нам неведомы, но мог и положить их в тайники. Так что не исключено, что где-то в доме либо поблизости от него спрятана крупная сумма денег, возможно, даже вдвое больше той, что находилась в первом тайнике. Она либо где-то в стенах, либо в подвале дома, либо в одной из пещер на склоне горы.
— Тогда почему бы не перерыть весь дом от фундамента до крыши?
— Разве нам с вами по силам такая работа? — улыбнулся доктор. — А в таком случае как найти помощников, которым можно было бы довериться в этом деле? Кроме того, — подумав, добавил он, — чтобы проверить фундамент и стены, их придется бурить. На это потребуется как минимум сотня тысяч долларов. Однако денег можно и не найти, их просто может не оказаться.
Уэлдон ничего не ответил. Помолчав, предложил доктору подняться наверх. Генри Уоттс охотно согласился.
Глава 16
СЛИШКОМ МНОГО СЛОВ
Вернувшись к себе, Уэлдон разжег в камине огонь. Доктор тем временем расхаживал из угла в угол. А пока над дровами вился легкий дымок и разгорались поленья, юноша со все возрастающим уважением разглядывал старого джентльмена. Телом Генри Уоттс был слаб, но голова его работала отлично. Он не был героем и все-таки не побоялся оставить свой дом и приехать сюда глубокой ночью с единственной целью осмотреть этот темный, сырой и холодный подвал, где, как он догадывался, его могла подстерегать опасность!
Теперь, однако, доктор не думал ни о скрытых сокровищах, ни о возможных тайниках. Неожиданно он перестал мерить шагами комнату и обратился к молодому человеку:
— Вот там она лежит, бодрствуя, прислушиваясь к ночным шорохам, моля о том, чтобы поскорее наступил день. Но я никогда не слышал от нее ни единой жалобы!
— Она что, вообще не спит? — с беспокойством спросил Уэлдон.
— Сами в этом скоро убедитесь. Элен спит всего несколько часов днем. А ночью, уверен, почти не смыкает глаз. Я пытаюсь заставить ее признаться в этом, но она улыбается в ответ и уверяет меня, что спит по ночам прекрасно. Только меня ведь не обманешь! — Насупясь, он покачал седой головой.
— Откуда вы знаете?
— Я сужу по количеству книг, которые она прочитывает, — хмуро отозвался Генри Уоттс. — С вечера до утра проглатывает толстые, солидные тома. Когда же успевает их прочесть?
— Тогда почему бы нам не позаботиться о том, чтобы она спала сейчас? — спросил Уэлдон. — Это ужасно даже для сильного мужчины — ночь за ночью лежать без сна. Сам Геркулес и тот бы не выдержал, а уж что говорить о нервах больной девушки. Следовало бы кому-нибудь посидеть с ней, как-нибудь ее успокоить, развлечь.
Он направился к двери, но доктор поспешно поднял руку.
— Неверно! Неверно! — воскликнул Уоттс. — Не нужно этого делать, мой дорогой Уэлдон! Вы должны понять, хоть я и не христианин, однако очень верю в силу разума, в его победу над телом. О, очень верю в это! Что в ней сейчас поддерживает силы? Только уверенность, что болезнь ее не так уж серьезна. Мы с ней весело шутим, планируем совместные поездки и прогулки верхом, надеясь, что скоро их совершим. Элен считает, что пройдет еще несколько дней — и она встанет с постели. Я очень стараюсь убедить ее в том, что ей гораздо лучше.
— И давно она слегла?
— Несколько недель назад.
— И все-таки надеется выздороветь?
— О, она неглупа, — со вздохом ответил доктор. — Конечно нет. Но надежда ослепляет ее как повязка на глазах. Поверьте мне, это как наркотик, который усыпляет разум. Несмотря ни на что, все-таки надеется выздороветь. Поэтому я никогда не расспрашиваю Элен подробно о ее бессонных ночах. Мы обходим эту тему. Я улыбаюсь. Я очень весел, когда беседую с ней. Так мы сражаемся с болезнью. Но, — продолжал он, помрачнев, — если я начну навещать ее по ночам, она заподозрит что-то неладное, расстроится. Начнет переживать из-за тех, кто станет бодрствовать у ее постели. Вот тогда ее нервы действительно начнут сдавать. Верьте, мой юный друг, когда я говорю вам, что мы имеем дело с существом таким же деликатным, как осенняя паутинка, и душой столь же хрупкой, как лепестки цветков.
— Я и так верю вам, — буркнул Уэлдон. — Больше не стану давать никаких советов.
Он был тронут этой речью, хотя и не мог сдержать улыбки, когда старый доктор сказал, что старается быть веселым. Представить себе Генри Уоттса веселым — все равно что представить себе весело чирикающим филина.
— Мне бы хотелось знать, как умер генерал. Он долго болел? — спросил юноша.
Доктор покачал головой. Лицо его опечалилось.
— Молодой человек, если бы он долго болел, то, полагаю, открыл бы нам, где спрятал свои сокровища!
Уэлдон кивнул:
— Так он умер внезапно?
— Средь бела дня, в своем кресле в библиотеке. Вы заметили там большое кожаное кресло?
— С подставкой для ног?
— Оно самое!
— И он умер, сидя в этом кресле?
— Накануне пожаловался на головную боль. На следующее утро долго лежал в постели. О, если бы я мог потолковать с ним об этих симптомах! Но генерал выходил из себя при малейшем намеке на то, что он может заболеть. Обычно говорил, что даже ребенком не валялся в постели по десять часов. Он никогда не болел. И отказывался болеть! — Покосившись на Уэлдона, доктор вздохнул и сердито закончил: — Уж эти мне железные мужчины! Впрочем, подозреваю, что и вы из той же породы!
— Вовсе нет, — улыбаясь, запротестовал парень. — Я считаю, что болезнь может доставить и удовольствие. Скажем, ничего нет лучше лихорадки. Мозг затуманен. Мир перемещается в какое-то другое место. Голоса звучат как отдаленный прибой. Нет, что касается меня, то я просто наслаждался во время болезни, а лучшая ее часть — процесс выздоровления. Лежишь себе слабый, как вода, худой, как мумия, живот прилип к спине, а тебя уже терзает волчий аппетит.
