Гарольд Роббинс - Последний ковбой Америки
Эд дёрнул ящик на себя, достал из него увесистую пачку банкнотов и небрежно засунул её в карман ковбойки.
— А теперь открывай сейф, ублюдок! — сбив кассира со стула, Эд подскочил, чтобы поразмять о него ноги.
— Но я не знаю, не знаю, не зн-а-ю-ю! — истошно завопил кассир, и гангстер засунул ему в рот грязный шейный платок.
— Скорее всего, он действительно не знает комбинации, — тронул его за плечо Макс.
Эд смерил его тяжёлым взглядом, потом опустил занесённую для удара ногу.
— Может быть, но я знаю, как его разговорить. Глянь-ка, там всё тихо?
Макс выглянул на улицу и убедился, что там не было ни души. Когда он вернулся в комнату, Эд приказал:
— Привяжи-ка этого подонка к столу.
— Это ещё зачем?
— Сейчас мы проверим, действительно ли он такой невежда. Заговорит как миленький, если поласкать его раскалённой кочергой.
С этими словами он вытащил раскалённую кочергу из не успевшей остыть печки-буржуйки.
— Подожди… Так дело не пойдёт, — воспротивился Чарли. — Если думаешь, что парень лжёт, убей его.
Эд угрожающе поднял кочергу и злобно проговорил:
— Беда с вами, с молодёжью! У всех у вас — трухлявое нутро. Прямо, как кисейные барышни, ей-богу! Если хотим, чтобы он нам сказал, надо подкалить ему яйца.
— Если бы он знал, то давно бы уже всё нам выложил! — сумрачно вставил Макс. — Ты смотри, у него уже и так штаны мокрые.
— Идиоты! — исступлённо произнёс Эд. — Да в этом чёртовом ящике более пятидесяти тысяч. И я не намерен от них отказываться!
— Тогда надо было соизмерять свою силу.
— Да послушайте вы, кретины! Это сработает. Вот увидите! Лет двенадцать назад я со своими друганами Расти Хэррисом и Томом Дортом, царство им небесное, потрошили таким же вот образом одного бродягу охотника и его индейскую бабу…
Макс почувствовал, как все его внутренности разом подкатили к горлу и разом рухнули вниз. Сцепив зубы, он удержался рукой за стену и на минуту прикрыл глаза. Ему живо припомнилась ужасающая картина в его доме — безжизненное, пропахшее жжёным мясом тело отца, обвисшее на верёвках, изрезанный труп матери на полу и… раскалённая кочерга в очаге.
Усилием воли он подавил тошноту и тряхнул головой. На смену болезненному чувству пришла жгучая, всё поглощающая ненависть. Наконец-то он нашёл того, кого искал целых двенадцать лет!
Эд подошёл к печке и снова засунул туда кочергу. Не оборачиваясь, он продолжал рассказывать:
— У старого перечника где-то было припрятано золотишко. Все в Додже знали об этом, а он, баран, упёрся и ни в какую… — Гангстер взглянул на подозрительно притихшего Макса.
— А ты чего здесь стоишь? Я сказал тебе присматривать за передней дверью!
Макс посмотрел на него сверху вниз и глухо спросил:
— Ну и что, нашли вы его золото?
Эд недоуменно воззрился на него.
— Итак, вы ничего не нашли, потому что никакого золота не было…
— А ты откуда знаешь!
— Знаю. Я — Макс Сэнд.
По лицу Эда Макс понял, что тот его узнал. Бандит плашмя упал на пол, перекатился в сторону и схватился за кольт. Одним прыжком Макс настиг его, ударом ноги выбил кольт из рук и, схватив за волосы, подтащил к печке. Почти одновременно один выхватил нож из ножен, а другой — раскалённую докрасна кочергу.
Нечеловеческий вопль разрезал ночную тишину, и Эд схватился обеими руками за выжженные глаза.
Макс стоял над поверженным противником. Его мутило от тошнотворного запаха палёного человеческого мяса. Наконец-то индейские боги его предков были умилостивлены!
Он вздрогнул от руки Чарли, лёгшей ему на плечо.
— Сматываемся отсюда! — ожесточённо проговорил он. — Сейчас у нас на хвосте будет полгорода!
— Да, ты прав, — проговорил Макс и отшвырнул кочергу.
Двух минут им вполне хватило для того, чтобы добежать до угла квартала, где их ждал Майк с лошадьми. Под градом пуль, сыпавшихся на них со всех сторон, они рванули из города, опередив погоню всего на полчаса.
* * *Через три дня их загнали в небольшую пещеру у подножия горы, обложив со всех сторон, как волков. Посмотрев сверху вниз на расстилающуюся перед ним долину, Макс вернулся к Майку, бессильно прислонившемуся к сырому безжизненному камню.
— Ну, как ты, Майк? — тревожно спросил он.
Обычно лоснившееся, жизнерадостное лицо друга было пепельно-серым, губы посинели.
— Худо мне, парень, худо, — ответил негр, с трудом шевеля губами и зажимая обеими руками вываливающиеся внутренности.
Макс наклонился и вытер пот с его лица.
— Прости, дружище, но воды больше нет…
— Теперь это не важно, — попытался улыбнуться Майк. — На этот раз мне засадили в потроха добрую порцию свинца, видишь, как я отяжелел, даже не могу встать… Моё путешествие закончено.
Из глубины пещеры раздался рассудительный голос Чарли:
— Уже светает, парни. Пора двигать. Скоро они начнут облаву.
— Вот ты и двигай, Чарли, а я остаюсь с Майком.
— Не будь дураком, парень, — жёстко произнёс Майк. — Мне уже всё равно не поможешь, а себя погубишь.
Видя, что Макс собирается возражать, Майк слабо стиснул его руку своей огромной чёрной ладонью.
— Давай немного помолчим, друг.
Макс скатал сигарету, раскурил её и сунул Майку в рот.
Тот жадно затянулся пару раз и с усилием выдавил:
— Сними-ка с меня пояс.
Макс расстегнул массивную серебряную пряжку и осторожно снял пояс со стонущего друга.
— Вот теперь лучше, — скрипнул зубами негр. — Проверь его содержимое. Да нет же! С внутренней стороны…
Перевернув пояс, Макс обнаружил притороченные к нему потайные кармашки.
Забавляясь удивлением друга, Майк улыбнулся и сказал:
— Тут пять кусков — всё, что мне удалось скопить за годы наших странствий. Хранил это на тот день, когда мы завяжем и осядем где-нибудь на ранчо. Бери, мне они уже не понадобятся.
Макс скатал ещё одну сигарету и закурил. Он молча смотрел на умирающего друга, почти физически переживая его мучительную боль. Майк закашлялся. На его губах появилась кровавая пена.
— Ты опоздал родиться лет на тридцать, парень, — повторил он уже однажды слышанную Максом фразу. — Время вольных благородных разбойников ушло безвозвратно.
— Я не оставлю тебя, — упрямо повторил Макс.
Майк посмотрел на друга и произнёс с напускным раздражением:
— Не заставляй меня думать, что тогда, в тюрьме, я выбрал себе в друзья не того, кого надо. Мне некогда менять о тебе мнение, и, пожалуйста, не мешай мне умирать.
Лицо Макса расплылось в широкой, столь редкой для него улыбке.
