Тринадцатый Койот - Кристофер Триана
Он щелкнул хлыстом прямо над ее головой. Остальные всадники стали шумнее, хохоча и улюлюкая. Мамины крики смолкли под их кулаками. Прогремел гром, и послышался отдаленный звук приближающейся грозы на востоке, великие, безбожные звуки Ада.
“Я мог бы убить тебя одним ударом, — сказал Гленн, — снести твою чертову дурацкую башку этим хлыстом быстрее, чем ты успеешь сказать ”пожалуйста"".
Кровь стекала в рот Делии, но она не осмеливалась сплюнуть. Она подняла глаза только один раз, но, увидев, как Хайрам отрывает грудь ее матери от домашнего платья, заставила ее закрыть глаза.
“Встань”, - приказал Гленн. ”Встань сейчас же, или я убью тебя кладбищенской смертью".
Делия сопротивлялась, но подчинилась. Она уронила топор, не дожидаясь, пока ее попросят. Гленн подошел к ней, и на этот раз его хватка на ее руке не ослабла, когда он повел ее к веранде. Хайрам теперь сосал грудное молоко у матери Делии, но Гленн снова прищелкнул языком, и мужчины подняли маму на ноги, лохмотья ее платья упали на нее. Ее лицо было изуродовано, губа рассечена, нос свернут набок. Мужчины проводили их до передней части дома. Хайрам достал веревку и бросил ее остальным. Он поднялся по ступенькам и исчез в доме, сжимая в кулаке один из своих посеребренных пистолетов. Мужчины развернули маму и прижали ее лицом сначала к настилу, затем подняли ее руки и привязали запястья к перилам. Молодой человек, в которого попал папа, вытащил нож размером больше предплечья Делии и разорвал оставшуюся часть платья ее матери, обнажив ее голую спину.
Гленн начал хлестать.
Мучительные крики заглушили раскаты грома. Делия закрыла глаза и зажала уши руками, но все еще слышала ужасный треск хлыста, разрывающего плоть ее матери. Она пыталась не считать их, но разум предал ее. Десять. Пятнадцать. Двадцать. Снова и снова, пока ее мать больше не перестала кричать. И даже тогда порка продолжалась. Когда, наконец, Гленну это наскучило, он схватил Делию за обе косички, и ее глаза испуганно распахнулись, увидев обмякшее тело ее мертвой матери, подвешенное за запястья, ее спина была так изуродована, что Делия могла видеть часть ее позвоночника и лопаток. Гленн тащил Делию за волосы по грязи, его люди гоготали, как шакалы, и когда они добрались до тела, Гленн оторвал длинный кусок с запекшейся кровью и засосал его в рот, проглотив сухожилия, даже не разжевывая. Делию вырвало.
Гленн ухмыльнулся. "Ой? Я вызываю у тебя отвращение?”
Она так сильно дрожала, что ему пришлось прижать ее к телу матери, чтобы удержать на месте. Его свободная рука была покрыта черноватым мехом, а ногти теперь были толстыми и желтыми, как когти орла. Он погрузил руку в мамину поясницу, скручивая пальцы до запястья, и вернулся с куском блестящего мяса. Он присел на корточки рядом с Делией.
— Открой, — сказал он.
Она заплакала.
Он приподнял ее подбородок. “Ешь так, как ем я, малышка. Откуда ты знаешь, что тебе это не понравится, если ты никогда этого не пробовала?”
Она всхлипнула, когда он прижал плоть ее матери к ее губам.
“Разжевай это, — сказал он, — и проглоти. Съешь свою любимую мать, и, может быть, я позабочусь о том, чтобы мои люди не съели тебя. Черт, я сегодня чувствую себя великодушным. Я мог бы даже оставить тебя в живых, если ты будешь относиться ко мне с уважением, как женщина должна относиться к мужчине.”
Он прижал мясо матери к ее зубам — сильно. Она открыла рот, всхлипнув.
Хайрам вышел из дома как раз в тот момент, когда она заканчивала. В одной руке он держал хлопчатобумажный мешок, наполненный любыми вещами, которые он посчитал нужным украсть. В другой извивался ее младший брат Леонард, Хайрам держал ребенка вверх ногами за одну лодыжку. Леонард покраснел и кричал так, словно только что родился в этом ужасном, ужасном мире.
Хайрам ухмыльнулся, обнажив все клыки.
“Сегодня вечером мы будем хорошо поедим, мальчики”.
ГЛАВА X
ЭТО БЫЛИ СОЛНЕЧНЫЕ выходные, и открытый рынок был переполнен торговцами и покупателями, людьми, которые искали мази, лекарства, еду и напитки, а также развлечения. Мужчины кричали из своих передвижных фургонов, предлагая отчаявшимся собирателям змеиное масло и амулеты, в то время как продавцы Библии демонстрировали свои прекрасные издания в кожаных переплетах. Мужчина в черной шляпе заводил музыкальную шкатулку для детей. Цыганка торговала кристаллами. Некоторые из них, возможно, даже были реальными. Горожане весело ходили по магазинам.
Бирн пришел только за одним, поэтому он последовал за мухами.
У мясных прилавков его встретил едкий запах подвешенных туш, тех самых, которые он чуял уже несколько кварталов. Мужчины из города торговались с продавцами за лучшие куски бычьего мяса из-за ряда освежеванных черепов животных. Бирн купил овечьи внутренности и полоски свиного жира. Он поймал кусок бычьего мяса, прежде чем мясо закончилось, и вынес свои продукты с рынка, зашел в пустой переулок и съел их сырыми. Этого было достаточно, чтобы утолить голод, который приходил и уходил вместе с фазами Луны. Хотя он больше не был койотом, он все еще был волком, все еще плотоядным. Он должен был накормить зверя внутри, если хотел контролировать его.
Когда он наелся, он очистил себя, сплюнув в шейный платок и смыв кровь с подбородка и шеи. Он свернул сигарету и вернулся к своей лошади, Бо. Миссурийский фокстрот заржал, и Бирн провел рукой по его гриве.
“Мы должны вернуться. Я знаю, я сказал, что мы никогда не вернемся в этот проклятый город, но я никогда не думал, что это случится.” Он вставил ногу в стремя. “Прости, старина. Я могу игнорировать многие плохие вещи, происходящие, но, ну, может, я и ублюдок, но это не значит, что я хочу увидеть Армагеддон”.
Они поскакали по глиняной улице, минуя публичный дом и универсальный магазин, и когда добрались до салуна, Бирн остановил Бо. Он не планировал этого, но что-то дернуло его.
