Томас Берджер - Маленький Большой Человек
Боковым зрением я замечаю, что в нескольких шагах от меня что-то падает, обернулся и вижу изменившееся лицо лейтенанта Кука: пышные бакенбарды заливает густой и липкий красный поток: переползал по цепи, на миг поднял голову чуть выше, чем следовало – этот миг и стал его последним. Гляжу – вслед за ним появляется и сам Кастер, на сей раз уже ползком, брюхом землю царапает; он тоже заляпан кровью, но, насколько я понимаю, чужой.
– Кук,- говорит он, толкая безжизненное тело своего адъютанта, – запишите приказ для Бентина, – отплевывается от песка и продолжает,- итак, диктую: «Скорее к нам – и победа наша!…» Вам понятно, Кук?
– Он мёртв, генерал,- говорю я ему.
– Запишите имя того, кто это сказал, Кук! – рявкнул Кастер; в глазах у него красная паутина, и глядит он не на меня и не на своего адъютанта, а куда-то туда, где покоится голова моего павшего пони.
Поглядел я на него, поглядел, а потом как-то жалко стало, что ли; так или иначе, но я взял на себя роль Кука, и разницы он даже не заметил.
– Слушаюсь, сэр! Будет исполнено! – отрапортовал я.
Кастер что-то невнятно пробормотал и перекатился на спину; руки он заложил за голову и уставился в небо. Рассыпаясь бликами на заточенных наконечниках, в небе над ним собирались стрелы; обозначившись в вышине уже неуловимые глазу, они косым дождем пронзали дымный воздух и вновь появлялись, но уже здесь, среди нас не щадя ни живых ни мёртвых; впрочем, Кастера это не касалось – ни с того ни с сего он вдруг улыбнулся; улыбнулся чему-то своему, непонятному и сокровенному.
За время сражения я часто слышал его голос, и – чтоб я сдох! – ни разу этот голос не дрогнул, а когда это все же случилось, на генеральскую слабость – слава Богу! – уже мало кто обратил внимание: и мало нас было, да и тем недосуг; ну а что до меня, то я ушам своим не поверил. Понимаете, Кастер заговорил не своим голосом: как-то тихо и, вместе с тем приподнято, словно некий ученый муж делится с аудиторией плодами долгих своих раздумий.
– Отринув вековые предрассудки,- заявляет он,- а стрелы вокруг так и сыпятся и чаще всего втыкаются даже не в землю, а в холодную людскую и лошадиную плоть,- без предубежденья и пристрастья рассмотрев его со всех сторон,- развеивает он возможные сомнения,- в войне и в мире, у домашнего очага и вдали от дома, мы неизбежно придем к тому выводу, что видим перед собой предмет, достойный пристального изучения и исследования…
Он перевел дух, а я тем временем разохотил с полсотни индейцев переться, как есть, напролом – ишь, чего вздумали! – оно, может, нас не так-то и много: стрелять приходится за четверых, но голыми руками нас пока не возьмешь, рановато… Пока я убеждал индейцев не спешить, Кастер, оказывается, продолжал лекцию, так что частично я её пропустил, но зато, перезаряжая «Винчестер», узнал следующее: «Остаётся только сожалеть, что романтический образ, что предстает перед нами со страниц увлекательных романов Фенимора Купера, увы, не соответствует действительности. Лишённый романтического ореола, коим мы сами же и окружили его в нашем воображении, и будучи перенесен с книжных страниц в места, где мы вынуждены сталкиваться с ним наяву, индеец, таков, каков он есть, не может претендовать на имя «БЛАГОРОДНОГО КРАСНОКОЖЕГО».
В сизом дыму у него над головой открылся просвет, сквозь который проглянуло синее небо; Кастер ещё раз улыбнулся и назидательно поднял довольно-таки грязный палец.
– Нам он видится таковым, каков он есть на самом деле, и, насколько нам известно, был всегда: он был и остаётся ДИКАРЁМ в полном смысле этого слова…
Что ж, о смысле мне судить трудно, но тема, избранная Кастером, нашла самый горячий отклик всех собравшихся, и доклад его поминутно прерывался то ружейной пальбой, то неистовым воем пяти тысяч человек, сквозь который, как мне кажется, я расслышал и тонкий женский визг, что доносился откуда-то со стороны реки, и меня передернуло,- я слишком хорошо знал, что за ним кроется: женщины вышли с дубинами добивать наших раненых, увечить и уродовать мёртвых.
Слушать их мне было невмоготу и в каком-то полузабытьи я уставился в небо. Облако дыма над нашим холмом уже разделилось надвое, и часть его, подхваченная воздушным потоком, удлиняясь, медленно ползла на юго-восток. Через какое-то время на добрых три мили в той стороне стало так ясно, что безо всякой подзорной трубы, покуда хватал глаз можно было обозревать тот путь, что привел нас сюда: и хребет, и холмы, и долину. Солнце ярко освещало высоту, с которой Кастер глядел на деревню во второй раз, ну, ту самую, где ещё на лице юного Рида я заметил печать скорой смерти. Она настигла его уже здесь: он лежал в двух шагах от меня.
И вдруг на той высоте что-то дрогнуло: то ли отблеск, то ли всплеск; я прищурился – там явно что-то было, и это что-то трепетало на ветру. Оперенье головного убора? Да нет – с такого расстояния трепет перьев я б не различил… Индейский флажок на шесте? Зачем? Да и полотнище слишком великовато… И на одеяло не похоже: оно и больше и темнее, да и с какой стати там взяться одеялу, когда все на свете индейцы собрались вокруг нас и одеялами (ввиду кончины наших лошадей) больше не размахивали? И тут, даже не различая цветов, я понял, что вижу кавалерийский вымпел.
– Генерал! – ору я что есть мочи, прерывая его возвышенный монолог с тем, чтобы он поскорей вернулся на землю. – Смотрите! Смотрите туда!
А он и ухом не ведёт! Похоже, с той минуты, когда он в одиночку помчался атаковать брод, от чего его спас лишь героический рывок Митча Боуэра, он все глубже погружался в себя, отстраняясь от происходящего; попросту говоря, выживал старик из ума и в сей момент, кажись, как раз вступал в «пиковую» полосу старческого недуга:, ну чего, скажите на милость, он прицепился к этому, как его, мистеру Куперу, как бы тот ни досадил ему своими романами? Других дел, что ли, нет? Нужно было срочно вывести генерала из себя и заставить взглянуть на обстановку без, как он верно выразился, «предубежденья и пристрастья»; и я кричал, и кричал, и кричал – до тех пор, пока он не перевел потухший взгляд на восток; глаза его задержались на высотке и… зажглись!
– Это Бентин! – наконец-то своим голосом рявкнул он, встрепенулся и вскочил на ноги. Стрелы так и засвистели вокруг него – даже воздух потемнел, но… Кастер во весь рост, на виду у всех, был для них столь же недосягаем, как и Кастер, пропавший из виду; одно слово – сумасшедший.
– А, ну, ребята! – бросил он по цепи.- Дадим-ка залп, пусть услышит, где мы!
Преодолев мёртвую хватку Хьюза, он выдернул древко и стал размахивать вымпелом справа-налево, слева-направо, по широкому полукругу; а мы по команде раненого лейтенанта (окровавленную руку он прижимал к себе) разом бахнули изо всех имеющихся в работе стволов: штук из двадцати карабинов да нескольких пистолетов – в любом случае шуму достаточно, чтобы не спутать с теми же недисциплинированными индейцами.
