Карл Май - Капитан Кайман
— Хочу я его снять или не хочу, какая разница, но то, что он должен тут висеть, это точно!
Чтобы добраться до убитого, Дик должен был пройти мимо двух немцев, которые стояли тут, отдыхая от напряжения прошедшей битвы.
— Такие мясорубки, как эта, случаются только здесь, на Диком Западе, капитан. Это так же верно, как то, что я зовусь Марк Летриер, — услышал он, как один из них сказал это другому, почему-то по-французски. Но он был слишком занят своим делом и в тот момент не придал какого-либо значения этим словам.
Сняв с мертвого скальп, он вернулся к стоящему поезду, и тут, невдалеке от этих двух мужчин, увидел Дедли-Гана.
— Дик Хаммердал, — спросил тот, — вы говорили, что встретили этих двух немецких джентльменов у мастера Винклаи?
— Well, это так, Полковник.
— Они вели себя хорошо, и это делает им честь. Но как случилось, что вы их взяли с собой? Вы же знаете, я не люблю новых людей.
— Все так, сэр, но один из них, который называет себя Генрих Мертенс, сказал, что он ваш племянник.
— Мой племянник? Вы с ума сошли!
— Сумасшедший я или нет — без разницы; просто мы имели с ним одно маленькое дельце и мне пришлось немного пощекотать ножом его горло. Тогда он сказал, что мне придется плохо, если мой клинок слишком сильно его побеспокоит. Разбирайтесь с ним сами, Полковник!
Знаменитый следопыт подошел к немцам и спросил:
— Мне сказали, что вы приехали из Германии. Это так?
— Да, — ответил Мертенс.
— Что вы ищете в прериях?
— Дядя, ну что ты все спрашиваешь? — Ответ прозвучал по-немецки.
Дедли-Ган отступил на шаг.
— Дядя? У меня в Германии нет родственников с фамилией Мертенс, — удивленно произнес он.
— Все верно! Но я назвал себя так, потому что не знал, по душе ли тебе придется, если я везде буду называть себя Тиме. Ведь речь идет о деньгах, о больших деньгах, как ты пишешь. В таких делах надо быть осторожным, и поэтому я назвался другим именем.
— Тиме… Не может быть! Ты ли это, Генрих?
— Не только возможно, но так оно и есть, дядя. Вот твое письмо, в котором ты пишешь, что мне нужно приехать. Другие бумаги ты сможешь прочесть завтра!
Он порылся под своей длинной охотничьей курткой и вытащил тщательно перевязанный пакет, который он затем передал Дедли-Гану. При свете все еще полыхающего пожара старый охотник посмотрел на почерк, которым было написано письмо, прижал его к груди и воскликнул:
— Это правда! Господь благословил мои глаза, позволив увидеть одного из моих. Как твой отец? Почему он мне не пишет? Я послал ему свой адрес в Омахе!
— Да, но в своем письме ты подробно описываешь весь путь в Арканзасе до Форт-Гибсона, оттуда к дому ирландца Винклаи и дальше, до пункта, где ты уже долгое время располагаешься лагерем со своими людьми. Поскольку мы думали, что ты можешь покинуть это место, то мы сочли наилучшим, чтобы я сам отправился в путь и привез тебе письмо отца. Когда начнет светать, я тебе его передам. Ты не видел меня с тех пор, как уехал в Америку, и сейчас не узнал при встрече, но я очень хорошо помню, сколь многим ты помог моим родителям, а теперь вот и меня пригласил приехать.
— Well! Я рад, что ты так быстро последовал этому приглашению. Я нашел золото в горах Бигхорн и хотел бы отдать его вам, так как мне оно ни к чему. Однако посылать его — дело ненадежное, поэтому я и хотел, чтобы ты приехал. То, что я тебе дам, — это огромное богатство, и я надеюсь, что оно принесет вам счастье. Однако ты приехал не один. Кто твой спутник?
— Он тоже немец. Его зовут Петер Вольф, и он очень хотел сюда, на Запад. Я взял его с собой.
— Отлично! Мы поговорим о наших делах потом, дорогой Генрих. Сейчас на это нет времени. Ты же видишь, у меня много других дел.
В это время они расслышали голос машиниста, который торопил с отправлением поезда: в результате непредвиденных событий было потеряно много времени, которое теперь необходимо было наверстать.
Было собрано валявшееся повсюду оружие; убитых и раненых белых внесли в вагоны. Пассажиры сердечно поблагодарили своих спасителей, и, поскольку повреждения пути уже были устранены, поезд мог отправляться в дальнейший путь. Оставшиеся смотрели ему вслед, пока огни полностью не растворились в темноте.
Теперь встал вопрос, следует ли разбивать лагерь на этом самом месте или нет. После обсуждения сошлись на том, что бежавшие огаллала могут вновь собраться и вернуться туда, где происходило сражение. Опасность была реальной, и поэтому решили отъехать на достаточное расстояние и провести остаток ночи в таком месте, где можно будет не опасаться нападения индейцев. Дедли-Ган сел на одну из захваченных у индейцев лошадей, и все тронулись в путь.
Пока Полковник беседовал со своим «племянником», Хаммердал старался держаться поблизости и слышал почти все. Теперь, когда всадники оставили место сражения далеко позади, он выбрал момент, когда племянник ехал вдалеке от дяди, направил свою кобылу поближе к лошади Дедли-Гана и сказал, старательно понизив голос:
— Если вам это не будет неприятно, я бы хотел с вами поговорить, сэр.
— Мне — неприятно? Не говорите глупостей! В чем дело?
— Вы это все равно сочтете за глупость, сэр. Я хочу вам кое-что сказать о тех двух людях, которые утверждают, что они приехали из Германии.
— Но они действительно оттуда!
— Так это или нет, это все равно, но я думаю, что они не те, за кого они себя выдают.
— Чепуха! Сын моего брата — немец, уж немца-то я вижу сразу!
— Да, но вот племянник ли он?
— Ты в этом сомневаешься?
— Вы хорошо помните своего племянника?
— Узнать его я бы не смог, ибо он был еще мальчиком, когда я его видел в последний раз.
— Мне кажется, что вы вовсе его не видели. Ваше настоящее имя — Тиме. Почему же он не назвал себя так, а скрывается под другим?
— Из осторожности, потому что…
— Знаю, знаю! — прервал его Дик. — Я слышал, какое объяснение он этому дает; но мне оно кажется ненадежным. Как вы думаете, он — капитан?
— Нет.
— Однако его приятель обратился к нему именно так!
— Правда? Что вы говорите!
— Да, он назвал его капитаном; я это слышал вполне отчетливо, причем обоими ушами. И говорили они по-французски.
— По-французски? — удивленно спросил Полковник. — Вот это действительно странно.
— Странно это или нет, это все равно; но мне это сразу не понравилось. А уж когда я услышал, что речь идет о вашем золоте, тут мне в голову пришли еще кое-какие мысли. Почему этот второй называет себя Петер Вольф — мерзкое имя, от которого можно сломать язык! — а вот Генриху Мертенсу он сказал, что его зовут Марк Летриер?
