Макс Брэнд - Мчащиеся мустанги
Все бросились в конец поезда, но Дэвид дернул Тома за рукав.
— Давай лучше доедим, — предложил он. — Все равно в такой толпе ничего не увидим.
Глостеру еда не лезла в горло. А что, если парень промахнулся и попал под колеса? Или, ударившись о поезд, сильно расшибся? Теперь поезд шел довольно быстро, с каждой секундой набирая скорость.
— Чем мы ему поможем? — как всегда невозмутимо высказался мальчуган. — Он устроил нам хорошее представление, и на том спасибо. Но помочь мы ему ничем не можем, мы же не врачи!
— Зачем ему понадобилось садиться в поезд? — размышлял вслух Том. — Да еще так, что бросил коня, седло и все свои пожитки?
— Предположим, хочет уйти от закона.
— Я об этом не подумал, — признался Том. — Ты во всем видишь другую сторону, Дэвид.
— В Аргентине пришлось научиться и этому, иначе в один прекрасный день схлопочешь нож меж ребер.
Возвращаясь на свои места, они убедились, что весь поезд оживленно обсуждает дерзкий прыжок молодого ковбоя. Говорили, что пострадал он не сильно, а в поезде нашелся врач, который в настоящее время промывает и перевязывает не очень серьезную рану на его голове. Пассажиры уже даже знали причину этого безрассудного поступка. Оказывается, парень торопится в Сан-Франциско на собственную свадьбу.
— Не глупо ли так болтать? — обратился к спутнику Дэвид. — Взять и сразу все о себе выложить?
— Какой от этого вред? — возразил Том. — Положим, он не сделал ничего плохого, то что здесь такого?
— Если ты станешь рассказывать обо всем, что знаешь, — холодно произнес мальчишка, — нам обоим из-за тебя будет крышка!
Тут они увидели проходившего по вагону пострадавшего ковбоя. Проход и впереди и позади него был забит довольными зеваками, весело улыбающимися, словно им неожиданно привалило счастье.
Отчаянный ковбой прошел было вперед, но потом вернулся и, поглядывая по сторонам, двинулся назад, пока не остановился у сиденья через проход от Тома с Дэвидом. Постоял, повернулся и, громко зевнув, уселся на свободное место.
Было видно, что он очень устал физически, но внутренне напряжен. В возбужденно блестевших глазах чувствовалась настороженность. Этот ковбой стал такой популярной личностью, что каждый проходивший мимо считал должным кивнуть ему и улыбнуться. Многие, несомненно, с удовольствием остановились бы поболтать, но в обходительной манере отчаянного наездника чувствовалась известная сдержанность, заставлявшая людей не лезть к нему с разговорами.
— Я думал, он болтливый дурак, — наконец произнес мальчишка. — Выходит, ошибся! Не хотел бы иметь этого парня не на своей стороне!
Глава 10
МОЖЕТ ПОНАДОБИТЬСЯ ДВА РЕВОЛЬВЕРА
Их до того заинтересовал незнакомец, что они почти не отрывали от него глаз, а он, словно ему надоело внимание публики, удобно свернулся на сиденье и крепко уснул.
— Что там выпирает у него под левой рукой, Том?
— Это револьвер.
— Что, их так здесь носят?
— Кто хочет побыстрее выхватить, носит под мышкой. Надевают очень просторную куртку. Рука действует как молния, а самое главное — револьвер моментально оказывается на уровне плеча и глаз.
— Никогда не слыхал. Почему же тогда не все так носят?
— Потому что пружинные кобуры трудно подогнать и потому что они очень неудобны. Представь, что при каждом шаге тебе о ребра трется пара револьверов.
— При чем здесь удобства? — возразил мальчишка. — Безопасность — вот что важно! — И добавил: — Тогда этот малый из тех, кто дерется.
— Это было видно по тому, как он скакал по склону, — заметил Глостер.
— Верно. И хочу сказать, он мастер своего дела.
— Не уверен, — задумчиво протянул Том. — Бывает, отлично вооруженные люди не всегда дерутся лучше всех!
Мальчишка, бегло взглянув на него, перестал задавать вопросы. Обычно высказывания Тома бывали до смешного наивными, но порой парень говорил вещи, которые были выше понимания Дэвида Пэрри. Он постоянно был в неведении, что предстоит ему в следующий момент: то ли презрительно ухмыльнуться, то ли вздрогнуть в почтительном страхе.
Попавший на поезд таким необычным путем наездник очнулся от сна и неожиданно выпрямился, будто стряхивая с себя усталость. Это был типичный степной ковбой, сухощавый, легкий, но крепко сколоченный, с ловкими руками, развитыми плечами и узкой талией. Грубое, изрезанное морщинами лицо с крупными чертами, обезоруживающая кривая ухмылка никак не позволяли отнести его к разряду внешне симпатичных людей.
— И такой красавец рисковал сломать шею ради того, чтобы добраться до возлюбленной красотки! — зашептал с сарказмом мальчуган на ухо Тому. — Да какая женщина на него посмотрит?! Думаешь, он темнит?
— Не могу сказать, — ответил Том. — Не слышал от него ни слова.
Незнакомец сидел через проход от них и время от времени смотрел в их окно, но ни разу не встретился с ними взглядом, не проявил и желания заговорить с соседями.
В этот день, пока поезд громыхал сквозь горы, Том много чего узнал о семейных делах Пэрри.
Старший Дэвид Пэрри был жестким, властным, волевым человеком, не успокаивающимся до тех пор, пока не добивался своего. Он отмахивался от советов и советчиков и мог под влиянием минуты, не раздумывая, исполнить любой свой каприз. Приехав в Аргентину, отец мальчугана поначалу вложил свой небольшой капитал в земледелие, но за три-четыре года саранча сожрала весь, до последней былинки, урожай. Память об этом ужасе осталась на всю жизнь, и он стал избегать земледелия как огня. Но у него не осталось ничего, кроме долгов. Правда, к тому времени он узнал страну, чем она живет, и помаленьку занялся скотоводством. Как ни странно, размеры долга открывали ему возможности для кредита. Когда ты должен тысячи, всегда можно подзанять несколько сотен. Поэтому Пэрри смог купить коров, прикупить дешевой, но хорошей земли. Наконец, настал момент, когда его капитал сравнялся с долгами, а затем и превысил их. Но он допустил большую ошибку — не выплатил долги, когда появилась такая возможность. Вместо этого предпочел тратить доходы на предметы роскоши для себя и семьи, прикупать новые земли и скот. Таким образом, основательное бремя обязательств стало необратимым, как, скажем, государственный долг. Проценты, которые он платил, были грабительскими по одной простой причине: кредиторы сомневались в возврате капитала, поэтому их непомерно увеличивали. Все полагали, что в конце концов Пэрри совершит какую-нибудь глупость и окончательно разорится.
Опасаясь такого бедствия, его вторая жена постоянно плела интриги, чтобы заполучить хотя бы часть земли в свои руки, но муженек не поддавался. Словом, все находилось в полной неопределенности. В то же время те, кто был знаком с состоянием дел в хозяйстве, единодушно утверждали, что, если бы Пэрри применил новые методы, внедрил люцерну и занялся орошением, его доходы возросли бы по меньшей мере втрое. Однако он на это не шел — пастбища его устраивали, а пашню скотовод считал проклятием. «Небеса невзлюбили землепашца еще со времен Каина», — любил он повторять.
