Изгнанники, или Топ и Харри - Лизелотта Вельскопф-Генрих

– А чем он тебе так насолил? – поинтересовался официант и выпил два стакана бренди подряд.

– Он… – Маттотаупа смотрел отрешенным взглядом вдаль, словно забыв обо всем на свете. – Он назвал меня предателем. Он хотел отнять у меня моего сына… А когда я тайно проник в свой вигвам, через много лет и зим, чтобы поговорить со своей матерью… он пришел, сбил меня с ног и связал… И меня освободила моя маленькая дочь… – Маттотаупа, забывшись, перешел на свой родной язык, и его слушатели не поняли из дальнейшего ни слова. – Но Харка, мой сын, ничего об этом не знает… Он никогда не узнает о моем позоре…

Джо холодно пожал плечами. Он услышал горькую печаль в этих непонятных ему словах, но ему чужда была сентиментальность.

– Если так дальше пойдет, мы и до завтра не доберемся до лагеря. Я не собираюсь торчать тут до утра. Пьяных придется просто привязать к лошадям.

– Верно! – согласился с ним Маттотаупа.

Алкоголь сделал свое дело: все, что еще несколько минут назад казалось таким важным, стало ему безразлично.

В то время как отряд Джо в прерии среди бела дня предавался веселью, в лагере приступили к устранению последствий сражения. Моррис и Длинное Копье в этом уже не участвовали. Их комната в бараке осталась цела и невредима, соседнее же помещение, предназначенное для Джо и Генри, было разрушено. Художник велел отнести Генри, у которого, судя по всему, было тяжелое сотрясение мозга, в свою комнату, где за ним ухаживал Длинное Копье. Моррис, все еще очень бледный, лежал на кровати и ничего не хотел есть, ограничившись лишь глотком чая.

В лагере было шумно. Часть мужчин прочесывала окрестности в поисках следов дакота. Не обнаружив ничего подозрительного, они убедились, что индейцы ушли, и сообщили об этом остальным с грубыми, бранными комментариями. Для погибших рыли могилы; раненых снесли в одну из уцелевших больших палаток и разместили среди тюков, ящиков и бочек. Плотники строили новый барак для начальника станции Тэйлора Второго. Хозяин салуна спрятал свою кассу под кроватью Морриса, рассудив, что это для нее самое безопасное место.

Торговля бренди и пивом временно была организована на улице, для чего из бочонков с водой соорудили «стойку» и наскоро сколотили из досок один общий стол. Вики первой пришла на помощь хозяину. Потом к ней присоединились еще два официанта. Торговля шла очень успешно. Кровавый Билл, придя с более чем скромной погребальной церемонии, усердно топил свое горе в вине. Кудрявый Тэйлор Второй тоже велел принести ему бутылку. Моррис отказался от бренди, когда Длинное Копье спросил его, не желает ли он выпить.

Вечером в их дверь кто-то робко постучал. Моррис ответил слишком тихо, и стук повторился.

– Войдите! – крикнул Длинное Копье.

Дверь медленно открылась. Моррис испуганно вздрогнул, увидев темную фигуру с безносым лицом, без ушей, и вспомнил, что уже встречался с этим призраком рядом с ранеными и убитыми дакота.

– Входи! – сказал он, взяв себя в руки.

В комнату робко вошла женщина. Осмотревшись, она остановилась у порога, прислонившись спиной к двери. Через руку у нее было перекинуто кожаное одеяло, в руке она держала узел с вещами. Ее кожаное платье было выкрашено в черный цвет, служивший у индейцев знаком скорби, кары, жертвы. Но они красили в черный цвет лишь части одежды, ее же платье было, словно в подражание траурной традиции белых людей, черным от верха до низу. Художнику на мгновение почудилось, будто это сама смерть.

– Что случилось? – растерянно спросил Моррис.

Он сидел на кровати, сцепив ладони на затылке. Глаза его были широко раскрыты.

– Белый человек знает, что такое суд Линча?

Моррис испугался еще сильнее:

– Тебе кто-то угрожает?

– Это не важно. Но они хотят линчевать сиу, – шепотом ответила индианка.

– Какого сиу? Я надеюсь, не моего краснокожего брата Длинное Копье?

Она покачала головой:

– Нет, не Длинное Копье.

– Кого же?

– Харку.

– Харку?..

Моррис с ужасом вспомнил свой разговор с Кровавым Биллом.

– Где Джо?

– Ускакал к поезду. Он еще не вернулся.

– Это скверно. А кто говорил о суде Линча?

– Кровавый Билл. Но теперь уже все так думают. Масса Тэйлор говорит, суд Линча – хорошо, и Вики говорит, суд Линча – правильно. Они все пьют и кричат: «Линчевать Харри!» Они варят в бочке смолу, хотят его обмазать горячей смолой, чтобы у него сгорела кожа, а потом облепить перьями и гнать, пока он не упадет и не умрет.

– Кровожадные безумцы! Нужно предупредить Харку! Его ведь пока никто не видел?

– Нет. Но его лошадь здесь. Дакота всегда возвращается к своей лошади.

– Если он еще жив. Длинное Копье, что нам делать? Ты знаешь, что крикнул Тачунка-Витко! Одних только этих слов достаточно, чтобы доказать невиновность Харки!

Семинолка покачала головой:

– Это будет не суд, белый человек. Это суд Линча. Никто не спрашивает, никто не отвечает. Все кричат, все хотят убивать. Никто не слушает хорошее слово.

– Длинное Копье, что нам делать? Мы должны предупредить Харку, если он еще жив и не попал в плен к дакота. Где Маттотаупа?

– Еще не вернулся.

– Может, обратиться к тем парням, которых Харка собрал для защиты лагеря? Они же знают, как все было на самом деле, и должны быть за него.

– Они ускакали к поезду.

– Все, кто мог бы помочь, – ускакали к поезду! Надо действовать, пока Харка не попал в руки этих убийц. Что мы можем предпринять?

Шайенн думал, глядя застывшим взглядом прямо перед собой.

– Я напишу письмо на коже и отгоню Чалого с этим письмом в прерию, – сказал он наконец. – Если Харка вообще вернется, он найдет своего коня и письмо.

– Это неплохая мысль.

– Но Билл следит за мустангом, – сказала семинолка. – А мустанг сильно хромает. Харка гнал его, чтобы вовремя предупредить белых людей.

Моррис услышал в ее словах горечь и ненависть к белым людям.

– Теперь вы знаете все, – продолжала женщина. – Я оставляю вам это одеяло; это одеяло Харки. Я оставляю вам этот лук; это лук Харки. Я оставляю вам эти орлиные перья; это орлиные перья Харки. Я оставляю вам для Харки этот пояс с вышивкой из вампума; это пояс из вигвама вождя Оцеолы, которого белые люди предали и убили. Харка поймет. Я оставляю все здесь.

Она нагнулась и сунула вещи под кровать Генри. Затем выпрямилась и посмотрела на мужчин. Моррис отвел глаза. Он вдруг обратил внимание на руки семинолки, красивые и изящные.

В следующее мгновение она исчезла, так же бесшумно, как