Зверобой, или Первая тропа войны - Джеймс Фенимор Купер
— Вот это депеша так депеша, как говорят офицеры! — воскликнул Зверобой. — Это разгорячит кровь гуронам, особенно в той части, где Змей говорит, что Уа-та-Уа тоже пойдет по следу, пока гуроны не уберутся восвояси. Но, увы, громкие слова не всегда влекут за собою громкие дела. Дай бог, чтобы мы хоть наполовину были так хороши, как обещаем… А теперь, Юдифь, ваш черед говорить, потому что гуроны ждут ответа от вас всех, за исключением, может быть, бедной Гетти.
— А почему вы не хотите выслушать Гетти, Зверобой? Она часто говорит очень разумно. Индейцы могут с уважением отнестись к ее словам, потому что они чтят людей, находящихся в ее положении.
— Это верно, Юдифь, и очень хорошо придумано. Краснокожие уважают несчастных всякого рода, а таких, как Гетти, в особенности. Итак, Гетти, если вы хотите что-нибудь сказать, я передам ваши слова гуронам так же точно, как будто они произнесены школьным учителем или миссионером.
Один миг девушка колебалась. Затем ответила своим ласковым и мягким голоском так же серьезно, как все говорившие до нее.
— Гуроны не понимают разницы между белыми людьми и краснокожими, — сказала она, — иначе они не просили бы меня и Юдифь притти и поселиться в их деревне. У красных людей одна земля, а у нас — другая. Мы должны жить отдельно. Мать всегда говорила, что мы непременно должны жить с христианами, если это только возможно, и потому мы не можем переселиться к индейцам. Это наше озеро, и мы не оставим его. Здесь находятся могилы нашего отца и матери, и даже самый плохой индеец предпочитает жить поближе к могилам своих отцов. Я схожу к ним опять и почитаю им библию, если им хочется, но не покину могилы матери и отца…
— Достаточно, Гетти, совершенно достаточно, — перебил ее охотник. — Я передам им все, что вы сказали, и ручаюсь, что они останутся довольны. А теперь, Юдифь, ваш черед, и затем мое поручение будет на сегодняшний вечер закончено.
Юдифи, видимо, не хотелось отвечать, что несколько заинтриговало посла. Зная ее характер, он никак не думал, что она окажется малодушнее Гетти или Уа-та-Уа. И, однако, в ее манерах чувствовалось некоторое колебание, которое слегка смутило Зверобоя. Даже теперь, когда ей предложили высказаться, она, видимо, не решалась и раскрыла рот не прежде, чем глубокое молчание присутствующих дало ей понять, с какой тревогой они ожидают ее слов. Наконец она заговорила, но все еще с сомнением и неохотно.
— Скажите мне сперва… скажите нам сперва, Зверобой, — начала она, повторяя слова для большей выразительности, — как повлияют наши ответы на вашу судьбу. Если вы должны пасть жертвой за нашу отвагу, то нам бы следовало выражаться более сдержанным языком. Как вы думаете, какими последствиями грозит это вам самим?
— Господи помилуй, Юдифь, вы с таким же успехом могли бы спросить меня, в какую сторону ветер будет дуть на будущей неделе или какого возраста будет подстреленный завтра олень. Могу лишь сказать, что гуроны посматривают на меня довольно сердито, но гром гремит не из каждой тучи и не каждый порыв ветра приносит с собою дождь. Стало быть, ваш вопрос гораздо легче задать, чем ответить на него.
— Таково же и требование, предъявленное мне гуронами, — ответила Юдифь, поднимаясь на ноги, как будто она приняла наконец бесповоротное решение. — Я сообщу вам мой ответ, Зверобой, после того как мы потолкуем с вами наедине, а это можно сделать только тогда, когда все остальные улягутся спать.
В манерах девушки чувствовалась такая решимость, что Зверобой повиновался. Он сделал это тем охотнее, что небольшая отсрочка не могла существенным образом повлиять на конечный результат. Совещание кончилось, и Непоседа объявил о своем решении немедленно тронуться в путь. Пришлось, однако, выждать еще около часа, чтобы окончательно сгустилась ночная темнота. Тем временем все занялись своими обычными делами, и охотник, в частности, снова принялся изучать все достоинства упомянутого нами ружья.
Наконец в девять часов Непоседа решил, что пора отправляться в дорогу. Вместо того чтобы радушно проститься со всеми, он произнес угрюмо и холодно несколько слов. Досада на то, что он считал бессмысленным упрямством со стороны Юдифи, сочеталась в его душе с чувством унижения, вызванным всеми теми неудачами, которые ему пришлось испытать за последние дни на озере. Как часто бывает с грубыми и ограниченными людьми, он был склонен упрекать не себя, а других за свои промахи.
Юдифь протянула ему руку скорее с радостью, чем с сожалением; делавар и его невеста тоже нисколько не жалели, что он покидает их. Из всех присутствующих только Гетти обнаружила искреннюю сердечность. Застенчивость и скромность, свойственные ее характеру, заставили ее держаться поодаль, пока Непоседа не спустился в челнок, где Зверобой уже поджидал его. Только тогда девушка перешла в ковчег и неслышной поступью приблизилась к тому месту, откуда готовилась отчалить легкая лодка. Тут порыв чувств победил наконец застенчивость, и Гетти заговорила.
— Прощайте, Непоседа! — крикнула она своим слабеньким голоском. — Прощайте, милый Непоседа! Будьте осторожны, когда пойдете через лес, и не останавливайтесь, пока не доберетесь до форта. Гуронов на берегу немногим меньше, чем листьев на деревьях, и они не встретят так ласково сильного мужчину, как встретили меня.
Марч приобрел власть над этой слабоумной, но прямодушной девушкой только благодаря своей внешности. По слабости своего ума она не могла разобраться в его душевных качествах. Правда, она находила Марча несколько грубоватым, иногда жестоким, но эти же свойства были и у ее отца. Стало быть, заключала Гетти, мужчины, вероятно, все на один лад. Нельзя, однако же, сказать, что она по-настоящему его любила. Этот человек впервые разбудил в Гетти чувство, которое, без сомнения, превратилось бы в сильную страсть, если бы Марч постарался раздуть тлеющую искру. Но он почти никогда не обращал на нее внимания и грубо отзывался о ее недостатках.
Однако на этот раз все оставшиеся в «замке» так холодно распрощались с Непоседой, что ласковые слова Гетти невольно растрогали его.
Сильным движением весла он повернул челнок и пригнал его обратно к ковчегу. Гетти, мужество которой возросло после отъезда ее героя, не ожидала этого и застенчиво попятилась назад.
— Вы добрая девочка, Гетти, и я не могу уехать, не пожав вам
