Джеймс Купер - Прерия
— Так думал и мой мальчик, — качнул головой скваттер, делая знак тронуться повозке, в которой сидела его жена с дочерьми, и хладнокровно осматривая полку ружья. — Ты убил моего сына из ружья и потому справедливо, чтобы ты тоже нашел смерть от ружья.
Абирам пробежал вокруг растерянным, безумным взглядом. Он даже рассмеялся, словно хотел убедить не только себя, но и других, что это простая шутка, сказанная для того, чтобы испытать его нервы. Однако его страшная веселость не нашла отголоска. Вокруг царило торжественное безмолвие. Лица его племянников были возбуждены, но холодны. Лицо его прежнего союзника носило ужасную печать решимости. Твердость, написанная на этом лице, была в тысячу раз тревожнее, чем самый страшный гнев. Она не оставляла никакой надежды. Ярость могла бы подействовать на Абирама, придать ему энергии, но это бесстрастное выражение заставило его понять, что ему не на что надеяться.
— Брат, — проговорил он торопливым, неестественным шепотом, — верно ли я расслышал тебя?
— Мои слова ясны, Абирам Уайт, ты совершил убийство и потому должен умереть.
— Эстер! О, сестра! Слышишь ли ты мой зов?
— Я слышу голос из могилы! — ответила Эстер в ту минуту, как повозка проезжала мимо преступника — Это голос моего первенца, требующий суда!
Повозка медленно проехала дальше, и покинутый Абирам потерял последний проблеск надежды. Но он все еще не мог собраться с силами, чтобы мужественно встретить смерть, и, если бы ноги не отказались служить ему, попробовал бы бежать. Потом с внезапным переходом от надежды к полному отчаянию, он упал на колени и начал молитву, в которой дико и богохульно обращался то к милости божией, то к милости родственника. Сыновья Измаила в ужасе отвернулись от этого отвратительного зрелища, и даже суровая натура скваттера несколько поколебалась при виде такого унизительного отчаяния.
— Да, даст он тебе то, чего ты просишь, — сказал он, — но отец никогда не может забыть своего убитого ребенка.
В ответ он услышал самые униженные мольбы об отсрочке. Неделя, день, час выпрашивались со страстностью, соответствующей ценности, которую они приобретают, когда целая жизнь сосредоточивается в этом коротком сроке. Скваттер стал колебаться и, наконец, уступил до известной степени мольбам преступника. Он не изменил своей конечной цели, но решил изменить способ достижения ее.
— Абнер, — сказал он, — взойди на скалу и посмотри вокруг, чтобы убедиться, что вблизи никого нет.
Пока племянник отправился исполнять это приказание, проблески возрождающейся надежды показались на лице дрожащего Абирама. Принесенные сведений оказались благоприятными: кругом не было ничего видно, за исключением удалявшейся фуры. Но оттуда поспешно бежала одна из дочерей Измаила. Измаил ожидал ее. Он взял из рук удивленной и испуганной девочки несколько листов из книги, которую так берегла Эстер. Скваттер вложил листы в руки преступника.
— Эстер послала тебе это, — сказал он.
— Да благословит ее бог! Да благословит ее! Она была всегда доброй, ласковой сестрой! Но надо дать время, чтобы я мог бы это прочитать. Время, брат мой, время.
— Времени будет достаточно. Ты сам будешь своим палачом, и эта жалкая обязанность минует мои руки.
Измаил принялся приводить в исполнение свое новое решение. Страх Абирама улегся на некоторое время, благодаря уверенности, что он может прожить еще несколько дней, хотя наказание было неизбежно. Отсрочка в приведении приговора произвела на жалкого трусливого Абирама впечатление полного прощения. Он сам первый принимал участие в ужасных приготовлениях, и изо всех действующих лиц этой страшной трагедии только его голос звучал весело.
Из-под обнаженных ветвей ивы виднелся узкий выступ скалы. Этот выступ висел на много футов над землей и был замечательно пригоден для выполнения намерения Измаила, пришедшего ему на ум именно при виде этого выступа. Преступника поставили туда с руками, связанными за спиной так, чтобы он не мог освободиться, на шею ему накинули веревку, которую привязали к ветке дерева. Веревка была такой длины, что повешенный не мог коснуться ногами земли. Листы библии были вложены ему в руку.
— А теперь, Абирам Уайт, — сказал скваттер, — в последний раз торжественно спрашиваю тебя. Перед тобой смерть в двух видах. Это ружье может быстро покончить с твоими страданиями, на этой веревке ты рано или поздно найдешь конец.
— Дай мне пожить еще! О, Измаил, ты не знаешь, как сладка жизнь, когда последняя минута так близка!
— Конец, — сказал скваттер, показав сыновьям, чтобы они шли вслед за стадами и повозками. — А теперь, жалкий человек, чтобы дать тебе утешение перед смертью, я прощаю тебе причиненное мне зло.
Измаил повернулся и пошел по равнине своей обыкновенной, тяжелой походкой. Голова его была немного опущена, но ни разу ему не пришло на ум оглянуться. Один раз ему послышалось его имя, произнесенное задыхающимся голосом, но это не остановило его.
Он дошел до холма, где совещался с Эстер и откуда в последний раз можно было увидеть скалу. Тут он остановился и решился взглянуть по направлению к только что оставленному им месту. Солнце опускалось за отдаленными прериями, и его последние лучи освещали обнаженные ветви ивы. Измаил увидел контуры всего дерева, ярко обрисовавшегося на пылающем небе, и разглядел даже неподвижную, прямую фигуру оставленного им несчастного. Он обогнул пригорок и пошел дальше с чувством человека, внезапно и насильственно расставшегося со старым товарищем.
Пройдя милю, скваттер догнал свои повозки. Сыновья его отыскали удобное место для ночлега и дожидались только его одобрения. В коротких словах, он высказал его. Все приготовления производились при полном общем молчании.
Муж и жена не обменялись ни словом. Только тогда, когда Эстер собралась уйти на ночь к детям, скваттер заметил взгляд, украдкой брошенный на его ружье. Измаил велел сыновьям ложиться, сказав, что намерен сам сторожить лагерь. Когда все кругом умолкло, он вышел в прерию: ему казалось, что он задыхается среди палаток.
Вместе с восходом луны поднялся ветер. По временам он завывал, сметая все с равнины, завывал так сильно, что не было ничего удивительного в том, что в его порывах одинокому человеку чудились какие-то странные, неземные звуки. Подчиняясь необычному влечению, Измаил окинул взглядом всех спавших, и, убедившись, что все в порядке, прошел к уже известному нам холму. Отсюда перед скваттером открывался вид на запад и восток. Легкие, перистые облака быстро пролетали перед луной, холодной и как бы насыщенной парами; но по временам ее спокойные лучи проливали с лазурного неба на землю свой кроткий свет.
