Тринадцатый Койот - Кристофер Триана
Остальные были рядом с ней — человеческая баррикада у подножия лестницы, предупрежденная низким рычанием и клыкастой вонью спускающейся мерзости. Сначала показались его сапоги, черные кожаные, со шпорами из человеческих зубов и костей пальцев. С каждым шагом от его подошв исходила чернота — остатки ада.
Преподобный Блэквелл процитировал Ефесянам.
" Укрепляйтесь в Господе и в Его могуществе. Облекитесь во всеоружие Божие, чтобы вы могли противостоять козням дьявола".
Проповедник шагнул вперед. Когда Мэйбл попыталась присоединиться к нему, он мягко оттолкнул ее назад. Она надеялась, что у него есть план. Он служил Богу гораздо дольше, чем она. Возможно, он был готов к встрече с Гленном Ужасным непонятным для нее образом. Если у него и было какое-то предчувствие, он не поделился им с ней. Сестры Эвалена и Женевьева стояли на месте, бусины их четок обхватили запястья, кресты были зажаты в их дрожащих руках. Женевьева плакала, но, несмотря на страх молодой монахини, Мэйбл знала, что она не убежит — такова была ее преданность Господу и верность христианскому долгу перед ближними.
Гленн вошел в подземную церковь, держа в руках пульсирующее сердце самого черного колдуна, словно новорожденного. Трубки сердца поднимались по его левому предплечью, нижняя полая вена была длинной и змееподобной, мясистые трубы аорты соединялись с пульсирующими венами Гленна, как жирные пиявки. Когда он разнял руки, сердце прижалось к нему, точно нечестивый нарыв. Он оглядел подземную церковь, с ухмылкой рассматривая канделябры и множество крестов, а когда взглянул на могучего Спасителя, сплюнул на пол.
Блэквелл указал на него. "Тварь зла! Я бросил тебя…"
Гленн дернулся, как гадюка, и схватил проповедника. Мэйбл взвизгнула и отступила назад, а три монахини прижались друг к другу, словно могли трансмогрифицироваться в коллективную силу добра. Но Бог не оказал такой милости. Койот казался совершенно невосприимчивым к белой магии, распространявшейся вокруг него, и даже когда его руки опустились на плечи Блэквелла, они не были ни обожжены, ни сломаны, ни каким-либо образом повреждены. Он схватил проповедника за запястье и лодыжку и поднял его над головой, словно тот был не более чем соломенной куклой.
Мэйбл закричала. Они все закричали.
Гленн оскалил клыки и вгрызся в живот Блэквелла, затем пережевал жир и сухожилия, прорвав брюшную полость проповедника. Он даже не успел вскрикнуть от боли. Гленн потянул в разные стороны, и Блэквелл был разорван на части, его верхняя часть тела оторвалась от нижней в кровавом взрыве горячих и газообразных кишок.
Бросив куски позади себя, Гленн подошел к сестрам. Женевьева закрыла глаза, пронзительно крича и всхлипывая, а когда Эвалена встала перед ней в качестве защиты, Гленн выхватил из кармана свой булатный кнут и одним взмахом рассек воздух, захлестнул кожаную петлю вокруг горла Эвалены и свернул ей шею, мгновенно убив ее.
Сестра Мэйбл посмотрела на статую Христа, не в первый раз задаваясь вопросом, где же Бог. Через стеклянную камеру она наблюдала, как Менгир светится, словно багровая звезда, а кровь, в которой он плавал, пузырится и дымится. Так много детей. Так много душ. Она потянулась к Женевьеве, но молодая монахиня не сдвинулась с места. Страх искалечил ее. Мэйбл ничего не оставалось, как оставить ее, когда к ним подошел Гленн, наполовину преображенный, с горящими глазами и бакенбардами, с которых капала кровь расчлененного проповедника. Когда она бежала к статуе, то слышала, как снова и снова трещал кнут, а крики Женевьевы заставили Мэйбл прикусить губу и смахнуть подступившие слезы.
Добежав до бочки, стоявшей рядом с лестницей, она откинула крышку, сняла платок и окунула голову в кровь пяти сирот, убитых монахинями накануне вечером. Они выбрали самых больных детей, которые все равно долго не прожили бы, задушили их, пока они спали, а затем принесли сюда для окропления. Монахини сделали все возможное, чтобы выкачать из вен детей все десять пинт, и хотя это сломало что-то в каждом из них, они должны были сохранить Менгир. Нескольких капель уже не хватило бы теперь, когда за ним пришло такое огромное зло.
Менгир нуждался в защите… впрочем, как и она сама.
Мэйбл вырвалась из своего платья и устроила себе ванну шлюхи с кровью, намазав руки, шею и грудь, покрыв сначала туловище, чтобы защитить жизненно важные органы. Когда она перешла к мытью ног, бочонок выскользнул из ее рук, и она заплакала, когда кровь разлилась по ее ногам. И тогда она легла на алтарь и стала кататься в нем, словно в огне, рыдая и крича вместо замолчавшей Женевьевы.
ГЛАВА XXXXIV
БЫЛО ТЯЖЕЛО, но Бирну удалось протиснуться в окно, зацепив лишь несколько осколков стекла. Колдовство койотов раскололо печать, которая ранее ошпарила его, и он смог войти в здание без ущерба для здоровья. Крики наполнили часовню ужасным хором, поднимаясь с подземельной кафедры. Переступив через груду костей Джаспера, он заметил, что сердце было вырезано, и Бирн пошел по следам смолы вниз по ступеням, пытаясь трансформироваться, но в ослабленном состоянии ему это удавалось с трудом. Он стиснул зубы. Его левое плечо пульсировало, и оно ныло от застрявшей пули, когда он пытался поднять руку выше груди. Он беспокоился о заражении крови. Учитывая его ранения, его волчья сущность должна была взять верх, инстинктивно исцелить и защитить его. Но в последнее время он многого требовал от своего тела, и его сверхчеловеческая стойкость была на исходе. Ему нужно было больше времени, чтобы восстановиться, но времени у них было в обрез.
Бирн перезарядил оружие и направился вниз.
В клубящуюся черноту и точечные вспышки синего света, в вонь крови и крики умирающих, и вниз, вниз, вниз в пульсирующую гробницу на краю света.
* * *Когда чернокожий побежал к часовне, Хайрам получил свой шанс.
Стреляя быстрыми очередями, он свалил здоровенного ублюдка. Хайрам вздохнул с облегчением. Этот человек был хорошим стрелком, и
