Макс Брэнд - Пограничные стрелки

— Правда. Кабреро указал мне выход.

Каннингем покрошил сильными пальцами черствый, заплесневевший хлеб.

— Так вы говорите, что разобрались с Кабреро?

— Он был вежлив со мной, — пояснил Уэлдон. — Вернул все, что его жульническая машинка отобрала у меня.

Откинувшись на спинку стула, Роджер удовлетворенно вздохнул:

— Как бы мне хотелось присутствовать при этом! А затем вы забрали одну из его лошадей?

— Вовсе нет! Я купил ее.

— Что?

— За полторы тысячи. Это справедливая цена, не так ли?

Каннингем затрясся от хохота. Наконец вытер глаза и успокоился:

— Я и раньше считал, что вы нам нужны. А теперь в этом убежден! Вы способны на все, Уэлдон!

— Вы руководите этой работой? — поинтересовался парень.

— Я? Никоим образом! Я занимаюсь общей организацией и постоянно сталкиваюсь с противником.

— Можно вас кое о чем спросить?

— Нет, пока вы к нам не присоединитесь.

— Все же я задам один вопрос. Кто эта прелестная крошка в длинном сером автомобиле?

— Она очаровательна, — вздохнул Роджер.

— Ваша?

— Ничья, — отозвался Каннингем, ничуть не обиженный грубоватой прямотой собеседника. — Она сама по себе. Она вам нравится?

— Конечно.

— Здесь нет никого, кто мог бы с ней сравниться, — заметил Каннингем.

— Она участвует в вашем представлении?

Мужчина задумчиво побарабанил пальцами по столу:

— Не могу вам сказать.

— Это могло бы сильно повлиять на меня.

Роджер пристально взглянул на молодого человека:

— Это ваше слабое место, что ли?

— Одно из них.

— Не знаю, что из этого выйдет, но позвольте мне вас предупредить. Франческа — настоящая злодейка. Остыньте, советую вам!

— Ненадежна?

— Опасна! В ее прекрасном теле нет сердца, как в этом деревянном столбе.

— Чепуха! — с улыбкой возразил Уэлдон. — У каждого есть слабое место.

— У нее врожденная любовь к опасности.

— Я и сам питаю пристрастие к жареному.

Каннингем серьезно покачал головой:

— Заметьте, вы пока чужой. Я мог бы вообще ничего не говорить. Но после вашего небольшого представления вчера вечером хочу предостеречь вас с самого начала. Лагарди действительно красавица, но лучше любоваться ею, как картиной на стене. Восхищайтесь ею сколько угодно, но сердцем не прикипайте! Вы знаете, существуют два типа людей. Те, кто сами идут на риск и гибнут, и те, кто посылают на смерть других. Первый тип, возможно, и безрассуден, но способен вызвать сочувствие. А второй — просто отвратителен. Вы знакомы с сочинениями Бальзака?

— Как-то пробовал его читать.

— У него в «Шагреневой коже» есть подобный персонаж.

Уэлдон посмотрел на высившуюся в отдалении гору Бычья Голова, массивную и грозную с виду.

— А какой у нее чудесный голос! — заметил он и предложил: — Давайте оставим это!

— Могу я обсудить с вами условия?

Парень колебался.

Во многих отношениях Каннингем ему нравился. Но он еще не принял решения, так как его голова работала медленно, а ему хотелось оценить разные стороны предложения, прежде чем его принять.

— Мне нужно время, — признался честно. — Возможно, мне захочется еще пару раз заехать в Сан-Тринидад.

— Верхом на лошади Кабреро? — поддел его Каннингем.

— А почему бы и нет? — в тон ему отозвался Уэлдон.

Мужчина улыбнулся, но лоб его остался нахмуренным.

— Возможно, вы и поладите с Лагарди. Что бы там ни было, она бесстрашная девчонка, настоящая сорвиголова!

— Да, но я-то не из таких, — запротестовал парень. — Только жизнь — не одни пирожки да пончики, но и уксус с горчицей тоже.

— Вы хотите все обдумать? — предположил Каннингем. — Доброе утро, доктор! — Он поздоровался с каким-то сутулым мужчиной, медленно поднимающимся вверх по тропинке, потом снова повернулся к Уэлдону. — Я вам кое-что сообщу для начала. Мы предлагаем вам тысячу в месяц. Это еще не окончательно. Возможно, сумеем заплатить и больше. Но самое меньшее — тысяча в месяц. Я уполномочен предложить вам это. А потом, я же знаю, на что вы способны. Очень скоро вы, вместе с нами, настрижете кучу зеленых!

— А может, нас настригут? — возразил молодой человек.

— У нас ножницы поострее, — улыбнулся Каннингем.

— Что ж, предложение заманчивое, — признался Уэлдон и тут же выбросил его из головы. — Все-таки разрешите мне немного подумать. Здесь солнце печет слишком сильно, мешает переварить услышанное.

Мужчина кивнул. А немного позже, покончив с завтраком, удалился, пообещав, что заглянет вечерком, если сможет.

После завтрака Уэлдон вышел на веранду покурить и подремать. Мальчишка, помощник конюха, слонялся поблизости и ждал, когда его заметят.

— Хорошо спалось? — спросил его парень.

Мальчишка ухмыльнулся и сообщил:

— Они приходили, будьте уверены! Двое. Я снял с крючка фонарь, когда они вошли в стойло. Вы наверняка должны были слышать, как они удирали. Увидев дробовик, решили, что сейчас будут похороны.

Уэлдон дал пареньку еще десять долларов.

— Протри свои глазки, чтоб получше смотрели, — весело посоветовал он, и мальчик исчез.

Казалось, не было худшего места в мире, чем деревенская улочка, на которой сейчас находился Уэлдон. Через реку его взор притягивал Сан-Тринидад, обещая всяческие удовольствия. В темных двориках и других укромных уголках скрывалась тайна. Но там была также и улочка с жалкими лачугами — из рифленого железа, парусины и других дешевых материалов. Их возводят американцы, осваивая новые земли. Затем, сталкиваясь с трудностями новой страны, преодолевают их. А потом быстро возникают настоящие города из кирпича и камня.

Именно так молодой человек представлял себе жалкую пограничную деревушку. Земля тут истощена. И нет никакой уверенности, что когда-нибудь что-нибудь родит. В нее ничего и не сажали. Потому что посадишь десять зерен — дай Бог, взойдет хоть одно. По всей границе вдоль реки путь усеян крошечными деревушками, которые, погибая, уходят в землю. Но каждая десятая деревушка превращалась в большой город.

Уэлдон размышлял об этих вещах со смутной гордостью за свою нацию, более чем когда-либо сознавая, что сам-то не приложил к этому руку. Он не был частью мощного, стремительного потока, а всего лишь пеной на его поверхности. Но не собирался грустить по этому поводу. Для него собственные мысли значили не больше чем картины, висевшие в галерее, но он вешал себя на стену рядом с другими картинами и спокойно рассматривал свои уродливые черты.

За его спиной замерли прихрамывающие шаги.

— Вы мистер Уэлдон? Позвольте представиться. Я — доктор Генри Уоттс. Можно присесть?