Джеймс Купер - Прерия
— Я выступил на последний для меня путь войны, — сказал суровый старый воин, видя, что настоящий владелец лошади пришел за своей собственностью. — Неужели какой-нибудь поуни принесет белые волосы сиу в свое поселение, чтобы их оскорбляли женщины и дети?
Воин схватил его руку и ответил на его слова суровым взглядом, выражавшим непреклонную решимость. Дав безмолвное обещание, он помог старику сесть на лошадь. Лишь только он вывел лошадь из прикрытия, он сейчас же вскочил на ее круп, привязал поясом товарища и выехал на открытую равнину, надеясь на хорошо известную быстроту бега животного. Поуни не замедлили увидеть всадников, и некоторые из них повернули лошадей, чтобы броситься в погоню за ними. Скачка продолжалась на расстоянии мили, и за все это время страдалец не издал ни одного звука, хотя вдобавок к страданиям тела он с огорчением замечал, что враги приближаются к ним с каждым скачком их лошадей.
— Остановись, — сказал он, подымая ослабевшую руку, — орел моего племени должен шире расправить свои крылья. Пусть он отнесет белые волосы старого воина в поселение!
Между людьми, движимыми одинаковым стремлением к славе и так хорошо знакомыми с романтическими принципами чести своего племени, не было необходимости в долгих разговорах Старик, шатаясь, встал на колени и, бросив взгляд на земляка, как бы для того, чтобы проститься с ним, подставил шею для удара, который призвал сам. Нескольких ударов томагавка и кругообразного движения ножа было достаточно, чтобы отделить голову от тела, о котором индейцы менее заботятся. Тетон снова сел на лошадь как раз вовремя, чтобы избегнуть града стрел, посланных вдогонку разочарованными преследователями. Потрясая суровой окровавленной головой, он поскакал с криком торжества и вскоре видно было, как он скакал по равнинам, как будто действительно уносимый могучими крыльями той птицы, от которой получил свое лестное прозвище. Хищный Орел благополучно достиг своего поселения. Он был одним из немногих сиу, спасшихся от резни этого рокового дня; и в продолжение многих лет один он из всех спасенных мог возвышать на совещаниях свой голос, пользуясь неизменным доверием.
Нож и копье преградили отступление большей части побежденных. Даже удалявшиеся женщины и дети были рассеяны победителями. И солнце зашло за волнистую линию западного горизонта, прежде чем закончилось жестокое дело этого злополучного дня.
Глава XXVII
Следующий день начался в более мирной обстановке. Оставшиеся в живых сиу, вместе с женщинами и детьми, поспешили уйти вглубь прерии. Взошедшее солнце осветило своими лучами обширную пустыню, где все было тихо и спокойно. Палатки Измаила все еще стояли на том же месте, где они были в последний раз. Но никаких других признаков присутствия человека нельзя было заметить на всем остальном пространстве пустыни. Кое-где над теми местами, где встретили смерть некоторые тяжелые на ногу тетоны, с криком носились небольшие стаи кровожадных птиц, но ничто не напоминало о недавней битве. Можно было далеко проследить среди бесконечных лугов течение реки — она извивалась гибкой лентой, а над нею курился туман. Маленькие серебристые облачка пара, висевшие над лужами ключами, начали таять, их разгоняла теплота, которая, изливаясь с сияющего неба, распространяла свое кроткое и нежное влияние на все предметы обширной и безмятежной пустыни.
Такова была обстановка, при которой семейство скваттера собралось, чтобы принять окончательное решение относительно различных лиц, попавших в его руки, благодаря изменившимся обстоятельствам, о которых только что было рассказано. Все поднялись с первым проблеском зари. Даже самые юные члены странствующей семьи, казалось, сознавали, что настал момент, когда могут обнаружиться обстоятельства, способные оказать значительное влияние на их полуварварскую жизнь.
Измаил ходил по своему маленькому лагерю с серьезным видом человека, которому неожиданно пришлось иметь дело с событиями большей важности, чем обыкновенные случайности их беспорядочного существования. Однако, его сыновья, имевшие столько случаев убедиться в непреклонном характере своего отца, читали на его неподвижном лице и холодном взоре не признаки колебания и сомнения, а решимость держаться принятых им решений, которые он обыкновенно так же упорно проводил в жизнь, как и задумывал.
Даже Эстер была чувствительно задета важными событиями, которые так близко касались интересов ее семьи. Хотя она не пренебрегала ни одной из тех домашних обязанностей, от исполнения которых, вероятно, не отказалась бы ни при каких обстоятельствах, даже если бы земной шар перевернулся от землетрясений, разрушающих его кору, и вулканических извержений, убивающих все живое; однако, голос ее стал тише и проникновеннее, и во все еще частых ее перебранках с детьми слышалась новая нотка более мягкого выражения родительского авторитета.
Абирам, как всегда, казался более всех озабоченным и встревоженным. В частых взглядах, которые он бросал на непреклонное лицо Измаила, видны были опасения, которые могли дать понятие о том, как мало осталось от их прежнего доверия друг к другу, от их взаимного понимания. Было видно, что и сам Абирам колеблется между надеждой и страхом. Временами, когда взор его падал на палатку, в которой содержалась его вновь обретенная пленница, его лицо освещалось проблесками радости, но всякий раз это выражение непроизвольно уступало место выражению сильного страха. Находясь под вилянием последнего чувства, он всегда искал глазами лицо своего мрачного и непроницаемого родственника. Но эти наблюдения приводили к результатам скорее тревожным, чем успокаивающим, так как общий характер выражения лица скваттера обнаруживал ужасную истину, именно, что он освободил свой медлительный ум от влияния торговца людьми и что мысли его направлены исключительно на выполнение его собственных скрытых намерений.
Так обстояли дела, когда сыновья Измаила, выполняя приказание отца, вывели несколько человек, бывших предметом его раздумья, из мест их заключения на открытый воздух. Ни для кого не было сделано исключения: Миддльтон, Инеса, Поль, Эллен, Обед и Траппер были приведены на суд и расставлены подобающим образом, чтобы выслушать приговор их самовластного суда. Младшие дети собрались вокруг места, где были расставлены пленники, выражая напряженное любопытство, и даже Эстер покинула свои кулинарные труды и подошла ближе, чтобы послушать.
Твердое Сердце один из своего племени присутствовал в качестве свидетеля при этом новом и далеко не лишенном торжественности зрелище. Он стоял, величественно опираясь на свое копье, тогда как его еще дымившийся конь, который пасся поблизости, показывал, что его хозяин приехал издалека и торопился, чтобы в случае надобности стать свидетелем.
