Тринадцатый Койот - Кристофер Триана
Гленн похлопал Белиала. Конь чувствовал возбуждение своего хозяина, и это вызывало у него собственное возбуждение. Оба чувствовали себя смертельно опасными. У обоих в крови горел огонь. Он глубоко вдохнул свежий воздух, и его ноздри наполнились ароматной вонью человека. Он поднял руку, и лошади остановились. Он снова принюхался.
"Что такое, босс?" спросил Уэб.
Гленн осмотрел лес внизу, но не заметил никакого движения.
"Мужчины и женщины", — сказал он. "Индейцы".
Уэб и Хайрам принюхались.
"Да", — сказал Хайрам. "Теперь я их чую".
Уэб покачал головой. "Черт, почему я не чувствую?"
"Потому что ты стар", — сказал Гленн. "Твой слух пропадет следующим. Если бы ты был лошадью, я бы тебя пристрелил".
"Они должны быть на тропе", — сказал Хайрам. "Наверное, разбили там лагерь".
"Сомневаюсь. Я думаю, они сошли с тропы и ждут нас. Вот почему мы их не видим — они прячутся".
"Ты думаешь, что отряд в Хоупс-Хилл подружился с индейцами?"
"В прошлый раз один сражался рядом с ними".
Хайрам выплюнул табак. "Дерьмо. Почему белые люди объединяются с такой грязью?".
"Может, город принял их, а может, и нет. Помните, Лютер Бирн наполовину индеец. Я забыл, какого именно племени. Он никогда не говорил об этом. Эти могли быть его друзьями".
"Как ты думаешь, сколько их?"
"Это сильный запах для такого расстояния, так что их должно быть не меньше пяти, но я бы сказал, не больше десяти".
"Засада?"
"Нет. Они не могут устроить засаду, потому что не знают, с какой стороны мы придем. Я думаю, это резерв. Маршал собирает свой отряд". Он рысью довел Белиала до обочины тропы и заглянул за обрыв. "Мы сходим с тропы".
"Черт, босс. Эти горы не прощают ошибок".
"Я сказал, мы сходим с тропы".
Хайрам и Уэб с тревогой посмотрели друг на друга. Гленн щелкнул языком, и лошади съехали с тропы и прорубились сквозь рощу деревьев, колеса телеги с трудом спускались по мшистым валунам и обнажившимся корням. Они обогнули склон горы и вышли на тонкую тропинку из черного камня, едва достаточно широкую, чтобы вместить телегу. Они двигались медленно, осторожно, прижимаясь к стене горы и следя за тем, чтобы тропинка не стала еще уже, опасаясь перевалиться через край и упасть на зазубренные скалы в пятидесяти с лишним ярдах внизу. Лошади стали пугливыми. Телега скрипела в знак протеста. Но они все равно шли вперед. И когда они обогнули западную стену Черной горы, менее наезженная тропа исчезла в зарослях вязкой травы, засохшей под ударами зимы. Запах кайова и их вьючных животных становился все сильнее. Гленн практически чувствовал их вкус. Когда они впервые услышали отдаленное бормотание, он поднял руку в знак приветствия, и Койоты слезли с лошадей.
Хайрам выхватил оба пистолета. Гленн взял в руки кольт, а Уэб — винтовку Рейнхолда "Шарпс". Они двинулись между рядами мертвых деревьев, их шаги были мягкими и заглушались криками их знакомых птиц и низкими раскатами грома. Они на цыпочках подошли к обрыву, с которого открывался вид на холм Надежды, и пригнулись, когда в поле зрения появилось скопление кайова.
Шестеро мужчин и одна женщина, вооруженные оружием своего народа и той самой проклятой гаубицей, которая разнесла беднягу Тэда в клочья. Половина из них сидела на большой шкуре, растянутой на снежном склоне. Женщина и двое мужчин стояли на краю обрыва и смотрели в подзорную трубу на главные тропы, ведущие в город и из него, — наблюдали, ждали.
Долго ждать им не пришлось.
Гленн махнул Уэбу, и тот трусцой прибежал к ним. Они присели за поваленным бревном, Уэб положил на него ствол "Шарпса" и закрыл один глаз. Гленн кивнул Хайраму, и тот обошел поляну, где собралось племя, и занял место за валуном. Раздался гром, и некоторые члены племени посмотрели на небо, повернувшись спиной, а Гленн поднял свой "Кольт" и выстрелил, попав в череп ближайшего к нему человека, пуля пробила осколками кости его мозг. Он повернулся, его лицо скрылось за зияющей выходной раной. Пока его соплеменники доставали стрелы из своих колчанов, выискивая среди деревьев нападавших, Уэб выстрелил в женщину, и ее грудь разорвалась, кровь обагрила одно легкое, части которого вырвались из ее спины в виде кровавого конфетти.
Гленн рассмеялся, когда оставшееся племя разразилось боевым кличем. Со своего валуна Хайрам открыл по ним огонь из обоих пистолетов, стрелы ломались, попадая в каменный щит. Третий кайова поднял винтовку, но был ранен в живот. Четвертому раздробило колено, когда он пытался пригнуться в укрытие. Когда он упал на землю, Уэб поднял свой "Шарпс" и всадил вторую пулю в сердце мужчины.
"Проклятый красный ниггер!" крикнул Уэб. "Это тебе за ту стрелу, которую ты всадил в меня!"
С каждым выстрелом раздавался раскат грома. В воздухе запахло кровью, и койоты насторожились и раздули свои щеки. Их глаза стали такими же красными, как багровые струи, брызжущие из артерий убитых ими людей, и туман ружейного дыма заполнил лес, а вороны двигались в небе как одна большая громада, переливаясь, как пламя, и сбивая кайова с толку обманчивыми тенями. Гленн выстрелил, и еще один соплеменник упал замертво. Последний попытался бежать, и Хайрам выбежал из своего укрытия и выпустил три пули в спину кайова.
Гленн шагнул через заросли в глубь леса. Человек с простреленным нутром пел предсмертную балладу для духов, его руки были прижаты к животу в безнадежной попытке остановить кровотечение. Не желая, чтобы человек обрел покой в своем пении, Гленн выстрелил ему в рот. Гленн повернулся. От женщины, получившей пулю в грудь, исходил странный сосущий звук. Он подошел к ней: она пыталась дышать единственным оставшимся легким, задыхаясь и хрипя, воздух громко втягивался через грудную клетку.
Убрав револьвер в кобуру, он вынул из ножен кинжал крис, присел и вонзил острие в кусок легкого, вылетевший из ее тела. Он поднес его ко рту и стал жевать. Хайрам и Уэб, увидев, что их вожак ест, выскользнули из
