Луис Ламур - Зов западных рек

Луис Ламур

Зов западных рек

Глава 1

По такой дороге должны бы ходить привидения — заблудшие души, не нашедшие покоя в могиле. Бесконечные изгибы темной пещеры, образованной кронами колоссальных деревьев. Холодный ветер подергивает лужи пленкой льда.

Под ногами — лежник: гать из круглых лесин, уложенных бок о бок. Бревна скользкие: от грязи, от раскисшего снега, от гнилой болотной растительности. Там и сям щели, оставленные затонувшим бревном. Угодишь ногой — рискуешь сломать. А по обеим сторонам… некоторые говорят, трясина тут бездонная. Лошади вязли, и больше их никто не видел. Люди тоже.

Дом моего отца остался в нескольких днях пути позади, за выступом квебекского берега, возвышающегося над заливом Святого Лаврентия. Рыбачья лодка довезла меня от Гаспе вверх по реке до Квебека, там я переправился на другой берег и вступил в лес. День за днем я шагал на юг.

На громадных неторопливых крыльях проскользила сова. Далеко в болоте двинулось нечто невидимое, затем как будто остановилось, чтобы прислушаться.

Позади меня раздались чьи-то шаги?

Ноги по сторонам провала между бревнами, я замер, обернулся наполовину — посмотреть.

Ничего. Ошибся, видимо. Но что-то я ведь слышал?

От тяжести набора инструментов ноют плечи. В сумраке приходится напрягать зрение, выискивая место для остановки. Любое место, где можно передохнуть — хоть минуту.

Пень дерева! Широкий, спиленная поверхность в диаметре шесть футов полных. Срезанное дерево лежит тут же, наполовину погрузилось в болото.

Левой рукой я закинул свои железяки на пень. Правая занята — держит готовое к выстрелу ружье. Дикий же вокруг край. Путники попадаются редко, а честные люди среди них — еще реже. Пусть я молод, но за собой приглядывать умею сам.

Первый раз в жизни я расстался с домом надолго. Иду из Канады на юг, в Соединенные Штаты. К западу, говорят, строят вовсю, а мы, Талоны, — строительная семья.

Жил-был в свое время по крайней мере один Талон, промышлявший захватом судов в море. Каперствовал в водах Индийского океана: в Бенгальском заливе, в Красном море, а больше вдоль Коромандельского и Малабарского берегов Индии. И неплохо на этом разжился, если верить разговорам. Сам я от всех тех сокровищ ни гроша не видел.

А это еще что? Я приподнялся со своего деревянного сиденья. Потом опять устроился поудобнее, перехватив винтовку обеими руками.

Холодно. И становится все холоднее.

Там, в Гаспе, меня ждет лишь отцовское жилище да приязнь соседей. Может, даже не всех. Отец отошел в мир иной, мать умерла, когда я был еще маленький, а возлюбленной я не обзавелся.

Была, конечно, одна девушка. Детьми мы вместе бродили по лугам, потом танцевали друг с другом, дошло до обсуждения будущего брака. Но это до того, как к ее отцу пришел мужчина богаче меня. Быть богаче меня — не проблема: все мое состояние — это» унаследованный коттедж, примыкающие к нему несколько акров, маленькое рыболовное судно и мое профессиональное умение. А она метила высоко.

Мой соперник — купец, владеющий обширными угодьями, трехмачтовой шхуной, торгующей вдоль побережья, большим магазином, — денежный человек, помещик, не то, что я. Да, она метила высоко, как я уже сказал.

Она пришла на наше место еще раз — последний. Совсем другая, как отрезало. Никаких дурачеств в тот день. Она была очень серьезна.

— Жан! — Она произносила правильно — не «Джин», как частенько читали мое имя соседи-англичане, — однако с интонацией собственного изобретения. — Отец хочет, чтобы я вышла замуж за Анри Барбура.

Дошло до меня не сразу. Анри Барбур приближался возрастом к сорока — вдвое меня старше. Его уважали за жизненный успех, хотя я слыхал, что он отчаянный скряга и трудный в общении человек.

— Но ты же не собираешься соглашаться? — запротестовал я.

— Я должна, разве что… вот если…

— Разве что что?

— Жан, ты ведь знаешь, где лежит сокровище? Я насчет того золота, что осталось после старика? Он же был твой прадед, так? Пират который?

— Он был более отдаленный мой предок. И во всяком случае, золота он не оставил. Ничего такого, о чем бы я знал.

Она подошла ближе.

— Я знаю, это семейная тайна. Знаю, что это всегда скрывали, никому не признавались, но, Жан… если бы у нас было все это богатство… понимаешь, отец и не подумал бы просить меня выйти за Анри. Он все время уверял меня, что ты знаешь, где оно, и всегда можешь взять; когда захочешь, тогда и возьмешь немного.

Так вот оно в чем дело. Золото. Конечно, все циркулирующие истории я знал. Они входили в мифологию Гаспе со времен первого нашего предка, кто одним из первых поселился на. пустынном, почти безлюдном тогда берегу. Он воздвиг неприступный каменный замок, который британцы сожгли при очередном нападении на побережье, много лет спустя, а до этого то и дело атаковали.

Легенда гласила: он укрыл невесть где огромные богатства и мог запускать туда руку, когда бы ни пожелал. И что он купил земли, большие площади. Он действительно плавал в Квебек или Монреаль когда вздумается — даже добирался до Бостона и Нью-Йорка за покупками и не ограничивал себя. Но я ни про какой клад ничего не знал. Совершенно ничего. Если он что и оставил после себя, то спрятал настолько надежно, что ни один человек не догадывался куда.

Мой отец только пожимал плечами в ответ на подобные разговоры:

«Не морочь себе кладами голову. В этом мире у тебя будет чего заработаешь и чего сбережешь, и все. Помни это и не разбазаривай жизнь, гоняясь за сокровищами, которых, может, и на свете-то нет».

— Никакого золота не существует, — сказал я ей. — Глупые выдумки, больше ничего.

— Но у него были деньги! — возмутилась она. — Он был сказочно богат!

— И все потратил, — ответил я. — Хочешь меня — бери как есть: человек, у которого в руках доброе ремесло и который может хорошо зарабатывать и жить в достатке.

— В достатке! — презрительно произнесла она. — Думаешь, мне только это и надо? Анри даст мне все! Роскошный дом, путешествия, деньги, чтобы расходовать, как заблагорассудится, красивые платья…

— Ну и выходи за него, — заявил я ей. — Выходи, и черт с тобой!

Тогда она ушла и в следующий раз, когда мы повстречались на улице, прошла мимо, точно меня там и не было.

Мое сердце разбито, сказал я себе. И в течение недели пытался себя в этом убедить. Пробовал писать стихи, размышлял над своей погубленной жизнью, наслаждался драматизмом собственной игры — и ни на минуту не натянул себе носа в действительности. Так по правде, пострадало одно мое самолюбие, и то не слишком. Собственно, я испытывал облегчение. Теперь я свободен, и передо мной открыт весь мир.