Тигр снегов. Неприкосновенная Канченджанга - Норгей Тенцинг
Харди и я, оснащенные кислородными аппаратами закрытого типа, несли каждый около 23 килограммов. Я шел в одной связке с Аннуллу, Харди — с Уркиеном. Шерпы несли ничуть не меньше нашего, хотя поднимались без кислорода.
Сначала мы довольно уверенно набирали высоту. Обогнув северную оконечность серака, очутились на снежном склоне, до которого доходили еще 4 мая. Кислород помогал мне и Харди не так ощущать тяжесть, и мы настойчиво рубили ступеньки в сравнительно мягком снегу до подножия более крутого ледяного откоса. Далее на протяжении 30 метров пришлось рубить ступени уже по самому откосу до самого его верха, где мы смогли отдохнуть у заполненной снегом трещины.
Снова ледяной откос… Мы обошли его справа по снежному желобу между двумя буграми. Шестьдесят метров подъема, и мы оказались над буграми, в начале длинного открытого склона, подводящего к южной оконечности ледопада вверху. Справа от нас склон круто обрывался в том месте, где южный край ледопада скатывался в долину Ялунг; слева ледопад более отлого спадал к Долине, представляя собой сплошное нагромождение сераков. Метрах в ста над нами склон упирался в серак, обтекая его справа. Дальше нам ничего не было видно.
Лед под ногами был крупнозернистый, ступеньки вырубались легко; выше, где кончался склон, он поблескивал, становясь более скользким. Мы поднялись до серака, обогнули его и очутились в занесенном снегом углублении, спадающем направо, в Ялунгскую долину. Впереди высилась отвесная ледяная стена, а слева по снегу можно было пройти к отчетливо выраженному возвышению длиной свыше десяти метров.
Харди воткнул рукоятку ледоруба в снег, чтобы страховать меня веревкой, и я стал рубить ступеньки. Чем выше, тем тверже становился снег. Вырубая кроме ступенек еще и карманы, я быстро поднялся к площадке над возвышением. Кислород позволял работать в темпе, хотя и с большим напряжением, чем если бы я делал ту же самую работу и с тем же грузом в Альпах, на высоте, скажем, 3700 метров.
Уже на последних ступеньках я внезапно ощутил, что мне словно кто-то зажал рот и нос. Я не мог вздохнуть. После оказалось, что резиновый край маски подогнулся и при вдохе перекрывал приток кислорода, но в тот миг я знал только, что задыхаюсь. Самочувствие у меня было далеко не приятное: я стоял в опасном месте, на крутом склоне, и не мог дышать! Зацепившись одной рукой, другой сорвал маску с лица. С какой жадностью вдыхал я свежий воздух! Надышаться было просто невозможно — и неудивительно, если учесть, насколько разрежен воздух на такой высоте.
Оставалось сделать всего несколько шагов, ступеньки были уже готовы… Подняв руку, я воткнул рукоятку ледоруба в снег за краем стены. Она погрузилась сантиметров на пятнадцать, обеспечив надежную опору. Зацепившись рядом одетой в перчатку второй рукой, я подтянулся наверх. Только одно желание владело мной сейчас — лечь и отдышаться. Прошло несколько минут. Наконец я пришел в себя, привел в порядок маску и надел ее опять. Затем отошел подальше от края, опять воткнул ледоруб в снег и помог взобраться Аннуллу. Харди и Уркиен последовали за ним.
Теперь мы находились на ровной ледяной площадке шириной около шести метров. Перед нами тянулась трещина, за ней — крутой склон, снег и лед, а дальше снова ледяная стена, местами до 30 метров в высоту, — последнее препятствие на пути к террасе.
Слева снежный откос поднимался по углублению в стене, и от края откоса до верха оставалось всего 12 метров. Над углублением нависал прямоугольный выступ. Один за другим мы пошли вверх по рыхлому снегу, скрывающему прошитый трещинами лед, к полке под выступом. Теперь справа от нас высилась почти вертикальная стена, сложенная из плотного снега. Харди, страхуемый Уркиеном, стал рубить на ней ступеньки, забирая влево. Наконец он одолел последний, особенно крутой участок и стал выбирать веревку Уркиена.
Присоединившись к ним, мы с Аннуллу обнаружили, что стоим на слегка наклонном снежном поле над сераками в начале Верхнего ледопада. Несколько шагов по мягкому глубокому снегу, и перед нами открылся вид на Большую террасу. Но как пройти на нее? Впереди — трещины и сераки, нагромождение ледяных глыб и шпилей, разделенных провалами. Здесь происходил перегиб льда, стекающего с террасы в ледопад. Сто метров ледяного хаоса, и как его форсировать — неведомо! Позади был пятичасовой переход; шерпы, работавшие без кислорода, очень устали. Мы решили разбивать лагерь.
Место было не такое уж плохое: почти ровное, надежно защищенное от лавин. Правда, ветер орудовал тут беспрепятственно, в лагере IV никогда не было совсем тихо. Высоту определили приблизительно в 7100 метров.
Поставили палатку, затем шерпы пошли обратно в лагерь III. Порывистый ветер взвихривал снежную пыль. Оставшаяся часть дня прошла, как обычно, в верхних лагерях: мы лежали в мешках, растапливали снег для питья, потом не спеша приготовили ужин.
Истекла половина испытательного срока кислородных приборов. Мы обсудили свои впечатления и согласились, что высокая концентрация кислорода придала нам большую энергию. Однако оба чувствовали сильную усталость, как после очень тяжелой работы; кроме того, местами громоздкие аппараты оказывались помехой, особенно когда приходилось, с трудом сохраняя равновесие, рубить ступеньки на крутом ледяном склоне. И наконец, у нас оставалось ощущение, словно маски изолируют нас от окружающего мира и друг от друга.
Таковы были наши выводы после одного дня работы с кислородными приборами; дальнейший опыт ничего, по существу, не изменил. Подъем в масках не доставил нам никакой радости, в отличие от последующих дней, когда мы повторили тот же маршрут с аппаратами открытого типа, идя несколько медленнее, но зато с гораздо большим удовольствием. Стритер и Мэзер, а также Маккиннон и Джексон, пройдя этот же участок без всяких аппаратов, назвали его на редкость приятным.
Как ни бесновался ветер, к 20.15 мы уснули. Сначала дышали кислородом. Между нами лежал баллон, и газ через Т-образную трубку поступал в обе маски. Было тепло и уютно,
