Игорь Клех - Миграции

Из интереса я вышел как-то на Крещатик к концу всех развлечений. Перед одиннадцатью вечера Крещатик стал на глазах пустеть. Разбирались последние площадки, смолкала музыка, перестали бить фонтаны, пошли гурьбой машины. На тротуары, не дожидаясь утра, вышли уборщики. Им на добровольных началах «помогали» многочисленные сборщики пустой посуды с огромными мешками — для них это самое время заработка.

Проводив приятеля, возвращался в гостиницу я уже за полночь. В закрывающемся лотке купил эскимо на палочке, на улице было все еще душно. На Майдане я задержался рядом с уличными музыкантами, которые, расставив аппаратуру, все никак не начинали выступление. Сидящий на стульчике гитарист все что-то говорил в микрофон, тянул — не то ждал чего, не то кокетничал со слушателями. Он был вдвое старше своей аудитории, явно собиравшейся провести эту ночь на Майдане. Наконец он запел. Песню Цоя, в его же манере. Слушать Цоя на Майдане мне совсем не хотелось. «Глобус» был уже закрыт, и я стал спускаться в Трубу, чтобы выйти к гостинице. Переход вымер, но на ступеньках мутузились двое нетрезвых мужчин — не дрались, а именно что хватали один другого за одежду, один порывался уйти, другой удерживал, нащупывая что-то в кармане, возможно нож. Подбежал третий, и двое прижали одного к стенке, тот наконец подал голос: «Вызовите милицию!» Милиция не заставила себя ждать — всем скопом она выводила из закрытого уже метро шестерых молодцев, скованных попарно наручниками. Так что ночная жизнь в Киеве имеется.

Проституток на Крещатике я не видел, раз только какие-то страшилки, которым не нашлось места в заграничных борделях, всучили карточки с предложением секс-услуг — массаж, стриптиз и что-то еще. Проститутки стараются быть поближе к своим клиентам — в том же холле гостиницы «Украина» часам к одиннадцати вечера полный сбор, за журнальным столиком в креслах полдюжины относительно симпатичных, но главное — рослых киевских девок. Таких обожают низкорослые ближне- и дальневосточные мужчины. Чаще всего в лифтах я встречал именно такие асимметричные пары, направляющиеся в номер с бутылками в руках или пакетах. Есть, есть ночная жизнь в Киеве. И секс-туризм тоже.

Таксист Василий по этому поводу сказал какому-то турку, что украинским мужчинам не хватает одного: денег.

Кажется, в песне как-то иначе пелось, да и про совсем другой город — но тоже южный. Командировка в целом удалась. Последний день мы провели с Александром на природе — на зеленом холме Поскотины или Гончарки, в пятнадцати минутах ходу от Крещатика. Взяли пару бутылок шабского белого вина, последний кусочек «рошфора» в знакомом магазинчике, полежали на травке, посмотрели на облака над поймой Днепра. Место сакральное, знают о нем только те, кто в Киеве вырос, да их друзья. Патриарх украинской фантастики с окладистой белой бородой утверждал, что это место падения корабля инопланетян, от которых, сами догадайтесь, кто произошел. Холм пока не тронут, табу — тракторы земля засосет, руки отсохнут! — но он и снизу, и сбоку уже обложен и окружен новоукраинскими постройками.

«Да ладно, да ну!» — любимые выражения фотографа Александра.

Не наш холм, мы полежали и улетели. Сами пусть теперь разбираются.

В аэропорт нас отвез тот же Василий. Он уже не был так разговорчив и, пока бегал за квитанцией счета, нашел очередных пассажиров. Жизнь — это такая штука, которая способна продолжаться без нас.

Но странное дело, что этот Крещатик, который я никогда не любил и торопился всегда пересечь поскорее, завладел на целый месяц моим сознанием и что-то с ним такое сделал. Я его знаю теперь так, как можно знать только близкого человека или родственника (с которым можно поссориться, но невозможно порвать, потому что родственные отношения не мы устанавливаем — это не вопрос доброй воли).

Такая вот история приключилась у меня с Крещатиком.

Кишинёв now

И вольный глас моей цевницы

Тревожит сонных молдаван.

Добирался я в Кишинев на машине в канун Пасхи и, проезжая по Украине, удрученно думал, что не видать мне молдавской весны, как своих ушей. Каково же было удивление, когда сразу за съездом с одесской трассы на бетонку все вокруг зазеленело, а затем стали взрываться цветением деревца по обе стороны дороги. Их перестрелка перерастала в канонаду наступления весны, на фоне которой показались газетной карикатурой два бэтээра в маскхалатах, нацеленные коротенькими стволами друг на друга на мосту через Днестр. Приднестровские и молдавские таможенники норовили ободрать наш «Опель-вектру» с московскими номерами как липку, а подневольные солдатики стреляли сигареты. Впрочем, шесть КПП меньше чем за сутки пути слились для меня в один общий коридор, и уже сложно сказать, кто и где усердствовал больше. Тем более что и часа не прошло, как мы катили уже по пустынным автострадам распаханной, зацветающей Молдовы. Чтобы в Кишиневе сразу сесть за стол с дымящейся мамалыгой и непременным кувшином домашнего вина.

В первый вечер у меня недостало уже сил выйти в город, и я только «листал» телеканалы с трансляцией пасхального богослужения в многочисленных кишиневских церквах. Преимущественно это были православные храмы с этническим «окрасом» — русской, румынской, украинской, чуть ли не греческой и армянской церквей. Всего многолюднее было в приходе румынской, имеющей свою молдавскую митрополию. Мои коллеги, кстати, в тот же вечер уехали в Сороки на севере Молдавии — снимать «цыганскую» Пасху.

Похристосовавшись, отведав кулича с крашеными яйцами, водки с вином и кольцом жареной украинской колбасы (это я уже отоварился в ближайшем супермаркете поутру, разобравшись с рублями, долларами и молдавскими леями), я отправился со своими новыми знакомыми на прогулку по городу. После затяжной московской зимы хотелось на природу, и мы поехали в парк при Комсомольском озере — сейчас это место зовется VaLer Morilor, «Долина мельниц», а озеро Кишиневским. Здесь всегда было туго с водой, и в начале 1950-х коммунистический наместник Молдавии, еще не генсек, Брежнев подрядил комсомольцев города насыпать дамбу. Из вертевших когда-то мельницы ручьев образовалось озеро площадью 38 гектаров — единственное в столице место отдыха на воде, что совсем нелишне в пыльном городе, задыхающемся летом от зноя. От местной ВДНХ тех лет сохранился павильон «Молдэкспо», а место каруселей занял слышный за версту луна-парк. Плавают лодки, на пляже пасется стадо коз. Пустуют Зеленый театр и парашютная вышка на противоположном берегу, где виднеются на горе виллы богачей и депутатов. Гордость Кишинева — ведущая к озеру «потемкинская» лестница, с сухими чашами фонтанов и некогда подцвеченным каскадом, выглядела бы живописной руиной римских времен, если бы не советские материалы — гипс с цементом вместо мрамора и прочая труха. О воде ей сегодня напоминают только вид озера внизу да дожди.