Сергей Обручев - В неизведанные края

И плохие олени Теркенто, и уклончивая тактика Ионле, и бегство Вео – все звенья одной и той же цепи. Это влияние все еще сильной группы богатых кулаков-оленеводов, которые стараются проводить в тундре свою политику и помешать тем мероприятиям Советской власти, которые они считают для себя вредными. Наверно, и шаманы приложили здесь руку.

Все медленнее и медленнее

Месяц очень плохой – Ленеон, для скотины тяжелый,

Бойся его и жестоких морозов, которые почву

Твердою кроют корой под дыханием ветра Борея.

Новая наша кочевка с чукчами (иначе как кочевкой нельзя назвать передвижение экспедиции в условиях Чукотки) грандиознее, чем предыдущая. Кроме 30 нарт для нас и груза в караване еще до пятнадцати груженых нарт с имуществом чукчей – погонщиков оленей и шесть легковых нарт.

На этот раз после моего категорического требования мне также дали легковую нарту, и геологические исследования будут обеспечены лучше.

Наш караван растягивается на полкилометра. Впереди идет на легковой нарте один из работников Теркенто, обычно старший, Теулин («гребец»). Его брат Лютом большей частью ведет одну из связок.

Третий чукча, Лейвутегын, огромный детина большой физической силы, гонит стадо запасных оленей и самок, предназначенных на убой.

Чукчи для себя убивают очень часто самок, потому что их мясо жирнее и нежнее. Постановлением райисполкома запрещено колоть на продажу самок: в правильно ведущемся оленеводческом хозяйстве число самок должно значительно превышать число самцов.

Наше стадо, около пятидесяти голов, идет то параллельно с караваном, то позади, то сбоку, и свободные олени, врываясь в ряды нарт, пугают и путают упряжных. У нас очень разнородный состав каравана: олени Теркенто сильно истощены и везут плохо; олени, приведенные вчера Укукаем и принадлежащие ильвунейскому чукче Рольтыгыргыну, очень хорошие и идут бодро. Среди них есть и довольно дикие, особенно два-три молодых, которые запряжены в конце связок и везут жерди яранги. Эти жерди кладутся одним концом на маленькую короткую нарту, а другой конец в виде веера тащится по снегу. Так как этот груз не боится повреждений, то обычно в такую нарту запрягают необъезженных, молодых оленей. Когда к ним приближаешься, они храпят, поводят круглыми красивыми коричневыми глазами с налитым кровью белком. К чукотским грузовым оленям вообще не рекомендуется подходить с левой стороны – они шарахаются и даже опрокидывают нарты: они привыкли, чтобы их запрягали, подходя с правой стороны.

Зато легковые олени Теркенто совершенно смирные. Они измучены не только дорогой от гор в Чаун, но и постоянными разъездами в Чауне. Пока пастухи Теркенто стояли возле культбазы в ожидании нашего отправления, они все время ездили в гости, и в результате у легковых оленей торчат ребра и выступают углы таза. С таким караваном, где много слабых оленей, несмотря на то что груз на нарте не превышает 70 килограммов, мы будем двигаться медленно, и 15 километров в сутки – предел мечтаний.

В первый день мы останавливаемся в равнине, даже не доходя до горы Нейтлин.

Теперь мы везем с собой печку и предполагаем, когда войдем в горы, топить ее кустами, если только чукчи будут становиться достаточно близко к кустам. Но сегодня мы стали на открытой равнине без всяких признаков кустов, а ночь предстоит холодная. У нас с собой есть немного дров, но я уговариваю своих спутников поберечь их на то время, когда спальные мешки отсыреют и их надо будет сушить. Поэтому, несмотря на ночной мороз в 39 градусов, мы сидим в холодной палатке у маленького примуса; мы с Ковтуном с некоторым злорадством смотрим, как Перетолчин и Курицын, всю зиму прожившие в теплом доме, ежатся от холода.

Но наше положение теперь гораздо лучше, чем во время поездки к озеру. Воспользовавшись отсрочкой выезда, мы заготовили для всех рубашки из пыжика (весенний молодой олень) и настоящие северные «кукули» – спальные мешки из неблюя, молодого оленя осеннего убоя, вместо наших прежних холодных мешков из собаки и европейского тонкошерстного волка. Поэтому мы с Ковтуном чувствуем себя как в раю и дразним своих спутников неженками и домоседами. Только с четвертой ночевки мы начали останавливаться на ночлег у зарослей кустов и могли хорошо протапливать палатку.

Мы двигаемся вперед с утомительной, устрашающей медленностью, и достижение Большого Анюя независимо от того, даст ли Ионле оленей, становится сомнительным. С каждым днем мы проходим все меньше и меньше. Четыре дня идем до реки Лелювеем, впадающей в Чаунскую губу западнее горы Нейтлин. Здесь стоянка для отдыха грузовых оленей и усиленная работа для легковых, так как наши чукчи поедут в гости к чукче Лёлё, кочующему южнее в широкой долине реки.

Этот чукча – яркий пример того, как было трудно изменить быт чукчей. Лёлё был работником чукчи Котыргына (не того, у которого мы ночевали, а другого). Этот последний, по количеству оленей принадлежа к середнякам, тем не менее держал в своей власти всех окружающих чукчей и оказывал на них очень вредное влияние, проводя чисто кулацкую политику. По-видимому, он был также и тайным шаманом. В прошлом году между ним и Лёлё возник резкий конфликт: к работнику ушла вторая, молодая жена Котыргына и Котыргын избил обоих. Дело было передано в Чаунский районный суд, который приговорил Котыргына к принудительным работам, а его стадо решил разделить между двумя его работниками, не получавшими много лет достаточного вознаграждения.

Котыргын был доставлен в Певек, где прожил всю зиму со своей старой женой, и работал по распиловке и доставке дров с берега в культбазу.

В мае 1935 года, соскучившись по тундре, он ушел с женой пешком в Чаун и далее к своему стаду. А его работники между тем отказались принять стадо и продолжали его пасти, считая его принадлежащим хозяину. Ввод во владение должен был произвести Укукай, как председатель нацсовета, и он вертелся между двух огней, боясь испортить свои отношения с чукчами и не решаясь настаивать на выполнении постановления суда.

Положение работников в чукотском стойбище не соответствовало положению их в классово более дифференцированном обществе.

Очень хорошо дореволюционный быт и общественное устройство чукчей описаны в монографии Богораза «Чукчи». По Богоразу, в стойбище кроме хозяина стойбища – владельца большой части стада («человек из главного шатра», «силач», «переднедомный») – жили обычно еще «товарищи по стойбищу», или «заднедомные». Обычно эти товарищи, или помощники, – обедневшие чукчи, большей частью родственники, которые со своим маленьким стадом, в десяток-другой голов, присоединялись к стаду хозяина. Они должны были пасти стадо, и за это он выдавал им время от времени по своему усмотрению оленей на еду и иногда выделял некоторое количество европейских товаров, полученных в обмен на проданные шкуры оленей.