Франц Бенгтссон - Рыжий Орм
— Над этими разумными словами стоит поразмыслить, — сказал Орм, — ибо тебе следует знать, Токе, что этот священник мудрее нас обоих, и послушаться его совета никогда не помешает.
— Да я вижу, что вы оба опьянели от пива, — сказал Токе, — раз вы начали говорить о таких вещах. Ты что же, священник, задумал крестить меня, что ли?
— Именно так, — решительно ответил брат Виллибальд.
— Ты много берешь на себя, — продолжал Токе, — и эта задача будет потруднее, чем другие твои дела.
— Для тебя не будет никакого позора в том, что ты примешь крещение, — сказал Орм, — ты же видишь, что я теперь крещеный. Но разве от этого мой нрав утратил волю, а моя рука ослабела? Нет, никогда еще я не жаловался на судьбу за то, что она не благосклонна ко мне с тех пор, как я крестился.
— Может быть, — сказал Токе, — но ты не ведешь торговлю шкурами, как я. В этой стране ни один торговец не может стать христианином. Ибо тогда он потеряет доверие тех, с кем торгует. Жители Веренда в таком случае скажут: он меняет своих богов, так как же положиться на него в остальном? Нет-нет, ради нашей дружбы я многое готов сделать для тебя, Орм, и даже для тебя, священник. Но только не это. А моя жена Мирах тогда просто придет в бешенство: ибо еще на своей родине она ненавидела христиан. Я считаю, что она у меня и так крутого нрава, так зачем же я своими затеями буду сердить ее еще больше? Так что попытки твои напрасны, священник, хотя я твой друг и надеюсь оставаться им и дальше.
Даже сам брат Виллибальд не мог отыскать выхода из этого затруднительного положения. Орм начал зевать и сказал, что уже ночь и пора спать. Они дружески распрощались с Токе. Оба они радовались тому, что вновь встретились, и решили, что будут отныне видеться друг с другом чаще, чем прежде.
Орм и брат Виллибальд вернулись в свой лагерь. Там было тихо и спокойно, и в лунном свете было видно, что возле догоревшего костра, из которого вился серый дымок, храпят воины. Но вот один из людей Орма проснулся и поднял голову, когда они подошли поближе.
— Вам велено передать кое-что, — сказал он спросонья. — Возьмите этот мешок. Как только я получил его, совы кричат не переставая. Я пошел к ручью напиться, и ко мне подошел человек из Финведена, спросив о тебе, Орм. Я ответил ему, что ты пошел в лагерь Веренда. Тогда он перебросил мешок через ручей, так что он упал прямо к моим ногам, и сказал при этом, что в нем — подарок для Орма из Овсянки и его длинноносого священника. Я спросил у него, что в мешке. «Кочаны капусты», — ответил он, захохотал и ушел. Но я думаю, что здесь что-то другое, похуже. Вот мешок, веревка на нем не тронута.
Он поставил мешок к ногам Орма и снова улегся спать. Орм мрачно взглянул на мешок, потом на священника. Оба покачали головами.
— Какая-то дьявольщина, — сказал брат Виллибальд. — Не иначе.
Орм развязал на мешке веревку и вытряхнул содержимое на землю. Наружу выкатились две человеческие головы, и брат Виллибальд с воплем упал на колени.
— Они оба бриты, — воскликнул он. — Слуги Христовы убиты язычниками! Как человеческому разуму постичь в этом волю Божию, если подобные деяния могут разве что потешить лукавого?
Он взглянул на головы повнимательнее и воздел руки к небу.
— Я знаю, кто это, — сказал он. — Я знаю их обоих. Один из них — отец Себастьян, отличавшийся своим благочестием, которого должен был выкупить из рабства наш безумный магистр. Теперь Господь сам избавил его и взял к себе на небо, в сонм святых мучеников. А это отец Нитгард из Реймса, который один раз был у короля Харальда вместе с епископом Поппоном. Затем он отправился в Сконе, и с тех пор о нем ничего не было слышно. Значит, и он тоже попал в рабство к язычникам. Я узнал его по уху. Он был пламенной души человек и усердный в проповеди истины. И вот один раз, при дворе императора, его укусил за ухо один из монахов императрицы Феофано в Константинополе. Оба они поспорили тогда о Святом Духе и его исхождении от Отца или Сына. Нитгард любил повторять потом, что он пожертвовал своим ухом в искоренении ереси и что он охотно отдал бы свою голову в борьбе против язычников. Так оно и случилось.
— Ну, раз он сам желал этого, что ж, — сказал Орм. — Однако мне сдается, что жители Финведена лишили этих святых людей головы не ради их удовольствия, какими бы святыми они ни были. Нет, они послали нам эти головы, чтобы досадить нам и нанести оскорбление. Такова наша плата за то, что мы крестили Эстена и двух его людей, вместо того чтобы убить их, раз уж мы их поймали. Теперь и ты раскаешься в содеянном, как я.
— Доброе деяние всегда остается добрым, и здесь раскаиваться не в чем, что бы ни случилось, — сказал брат Виллибальд. — А эти святые останки я похороню в моей церкви, ибо от них исходит святая сила.
— Пока от них исходит запах, — мрачно сказал Орм. — Но может, ты окажешься прав.
Вместе с братом Виллибальдом они собрали травы и веток и положили их в мешок. Затем они бережно опустили туда головы и снова завязали мешок веревкой.
Глава 12
О тинге у камня Крака
На следующее утро, когда от каждого лагеря были выбраны двенадцать представителей — от Веренда, Гёинге и Финведена, — они, заняли свои места по старшинству, вокруг камня. За ними расположились все остальные, чтобы выслушать, что скажут эти мудрые люди. Дюжина выборных от Веренда сидела в середине, и первым поднялся именно их хёвдинг. Звали его Угге Заика сын Уара. Это был человек преклонного возраста, и славился он во всем Веренде своей мудростью. Правда, говорил он с некоторым затруднением, но зато все были единодушны в том, что думает он гораздо лучше. Рассказывали, что мудрость его была заметна еще в молодые годы, когда он мог просидеть на тинге три дня подряд, не произнося ни слова, и только время от времени медленно покачивая головой.
Он вышел вперед к камню, повернулся к собравшимся и заговорил. — Добрые люди, — сказал он, — собрались у этого камня. Здесь присутствуют самые мудрые жители Веренда, Гёинге и Финведена, по старинному обычаю наших предков. Это хорошо. Я приветствую вас и да будет мир в вашем совете. Пусть ваша мудрость послужит всем на пользу. Мы прибыли сюда, чтобы договориться о мире. С людьми всегда так: одни считают одно, а другие — другое. Я уже стар и многое повидал, а потому знаю, что важнее всего. И я знаю, что мир — дело хорошее. Он лучше распри, лучше сожжения, лучше убийства. Между нами царил мир целых три года, и никому от этого не было никакого вреда. Не будет вреда и от того, если мир этот продлится. У кого есть жалобы, мы выслушаем их и рассудим. Те, кто хочет убить друг друга, пусть делают это здесь, у камня, по законам и обычаям тинга. Но мир — лучше.
