Юрий Ефремов - Тропами горного Черноморья
Но это рыкание разгневанного зверя (не тем ли он рассержен, что обнаружил ванночку пустой, быть может, его единственный в этих местах водопой?), этот бас своим тембром напоминал нам голоса львов и тигров за решетками зоопарка. Только тут голос был отрывистее, раскаты короче.
Единственное, что мы могли предположить: перед нами барс, точнее серый кавказский леопард. Мы знали, что несколько семей этого страшного животного еще существует в глубинах заповедника. Встречи людей с барсами были крайне редки. Наблюдателей обязывали зарисовывать любой след барса. Однажды был найден медведь, задранный барсом.
Два молодых человека и девушка, вооруженные только тремя геологическими молотками,- что мы могли сделать, встретив такого грозного зверя?
- Веселее костер!
Хорошо, что Володя притащил много сушняка. Кто знает, пусть зверь и примолк, не будет ли он нас сторожить? Каково было бы уходить от костра в ночную тьму искать новые коряги на топливо? Бросающий в дрожь сиплый рык мог раздаться в любое мгновение снова.
Костер пылал, и в его свете окружающая тьма сгущалась в непроницаемые стены. Разглядеть зверя, если бы
он даже и вышел из кустов, было немыслимо. Мы еще с полчаса прождали появления зловещего гостя, а потом принялись уплетать жидкую гречневую кашицу, сваренную на настое из буковой листвы. Каша все же получилась съедобная.
Как быть дальше? Мы достаточно измучены подъемом и могли бы непробудно заснуть тут же. Но спать, прослушав такую басистую колыбельную хищника? Решаем по очереди дежурить у костра для поддержания хотя бы скромного огня. Первым бодрствует Володя, а мы с Наташей быстро проваливаемся в глубокий сон. Показалось, что через две минуты, а на самом деле через два часа Володя разбудил меня и, улегшись сам, немедленно захрапел.
Друзья спят. Таинственный ночной лес. Черный мир и в центре его этот единственный огонек. Где-то бродит или притаился в засаде неведомый облаявший нас зверь. Экономно подбрасываю в костер сушняк, его должно хватить до рассвета. Решаю на досуге перезарядить фотокассеты и лезу в карман рюкзака. Что это? Книжка. Фу, как нелепо! Идем в такой трудный поход и не разгрузили рюкзак от лишней тяжести - тащим с собою целую книгу...
Это оказался Пришвин - "Жень-шень" и еще несколько рассказов - чтение для такой обстановки вполне подходящее. Справившись с кассетой и поддав огонька, погружаюсь в описание дальневосточного леса, его зверей и ручьев. Как кстати, вот место, где рассказывается о барсе, о том, что этот зверь обманывает охотника и сам следует по его стопам. Не окажемся ли и мы назавтра в таком положении, что обрычавший нас барс пустится нас же сопровождать?
Уже начинало светать, когда я разбудил Наташу дежурить и показал ей в назидание соответствующие строки Пришвина о барсе. Еще через два часа все мы были уже на ногах, доели вчерашнюю кашу и вновь пошли на подъем. Иногда оглядывались - не сопровождает ли нас зверь по пришвинскому рецепту. Выйдя на луга, окончательно убедились, что "конвоя" нет. У первых же снежных пятнышек утолили жажду.
Не буду описывать новых непривычных поворотов, в которых с лугов Ассары открылись нам уже знакомые панорамы, выявляя то тут, то там не распознанные нами ранее детали - пазы дополнительных лощин, изгибы хребтов, положение лесных полянок. Гораздо больше нового обещал гребень, с которого должен был открыться северный склон.
Его кручи разверзлись перед нами, и мы снова почувствовали себя в роли открывателей нового, неизведанного. Это был мир ледников, озер и вершин, опять, как и на Кардываче и на Рице, ничего общего не имевший с изображенным на карте. Сомнений не было: топографы девяностых годов, создавшие в остальном великолепную одноверстную карту Кавказа, просто не побывали в этих местах и заполнили оставшиеся белые пятна вымышленным рельефом.
Мне уже с Ачишхо десятки раз приходилось наблюдать поднимающуюся над Ассарой вершину, похожую на крупный зуб. На карте она была показана торчащей на главном гребне - значит, ее наносили, глядя с Ачишхо. Но однажды я увидел от метеостанции, как облака залегли между Ассарой и этой вершиной, подчеркнув, что она расположена за Ассарой, севернее, обособленно от нее. Не тот же ли пик мы видели с Чугуша? Конечно, именно его. А теперь нам было видно, что гребень, на котором мы стояли, отделялся от одинокого пика обширным луговым трогом - явным седлом древнего переметного ледника. Таким образом, и этот пик был останцом ледникового обтекания. Его пришлось сместить на карте почти на километр к северо-востоку с главного гребня, а на дне трога обозначить скромное древнеледниковое озеро.
Мы первые находим место безыменному пику на уточненной карте и определяем его высоту приблизительно в 2800 метров*. Разве не наше право предложить и имя этой вершине?
С нами в рюкзаке путешествует томик Пришвина; его мы читали ночью у костра, переживая соседство с барсом... - Давайте назовем эту "сдвинутую" нами вершину именем Пришвина!
Хорошая идея. Именно в заповеднике должна красоваться гора, носящая имя этого певца природы, поэта лесов и оленей, ручьев и света... Пик Пришвина. Озеро Пришвина...
На северных склонах Ассары находим еще несколько непоказанных на карте ледников. Но особое наше внимание
* Позднее точные измерения дали здесь отметку 2784 метра.
привлекает одна долина восточного склона - неожиданно глубокая, троговая, с чудесным луговым цирком наверху. Это долина безыменного правого притока Лауры. С нее удивительно ясно просматривается весь Псекохо и тропа Бзерпинского карниза. Прямо на нас смотрит дико обрывистый фас горы Перевальной, а под ним видны трущобы дзитакского истока Лауры. Над всем этим в странно косом повороте громоздятся все известные нам Псеашхи. Картина страшная по обилию неприступных круч. Так новы углы зрения на уже знакомые горы, так доказательны разгадки некоторых сложных узлов. Вряд ли с какой-нибудь иной точки стало бы настолько ясно, как происходил перехват Озерной долины Дзитаку ручьями бассейна Лауры.
Метров на двести ниже гребня находим удобную нишу в камнях и укрываем ее палаточным пологом. До леса сотни метров спуска. Поэтому разжигаем смолистый рододендроновый сушняк. Он горит с треском. Брызги смолы рассыпаются, как бенгальские блестки.
Под нами глуби и кручи бассейна Лауры. Кем и когда занесено сюда это, столь по-латински, по-западноевропейски звучащее слово? Не эстонцы ли его принесли? Нет. На военной карте 1864 года, то есть задолго до прихода сюда эстонцев, среди всех старочеркесских "Ачишхо", "Аишха" и "Псеашхо" именно эта река называлась Лаурой. Но созорничал ли какой офицер, составлявший карту,- взял да и написал тут имя своей возлюбленной или героини из литературы?..
