Тур Хейердал - Ра
- Хиппи! Цыгане! - расхохотались Карло и Жорж, спустив на воду трехместный надувной плот, чтобы поснимать нас со стороны.
Над пестрой ширмой торчали наши головы, мы следили за двумя смельчаками, которые то и дело исчезали за гребнями высоких волн.
- Назад! - крикнул я. - Ну-ка, живей переходите на приличную посудину, пока вашу скорлупку не опрокинуло.
Мы и раньше надували наш плот и выходили на съемку, но то было в штиль или при легком волнении, а теперь настолько свыклись с волнами и соленым ветром, что кое-кто начал забывать про осторожность.
Дни и недели бежали взапуски с волнами. За год с небольшим шесть членов экипажа провели вместе в общей сложности почти четыре месяца на папирусных связках. После катастрофы пришлось ограничить потребление воды - пол-литра в день на человека, не считая девяти литров в день на камбуз для общих нужд. Одни кувшины разбились, в другие попала морская вода. И ведь мы сами во время злополучного штиля опорожнили за борт большинство бурдюков, но об этом сейчас лучше было не вспоминать. Да, поспешили, черт возьми.
У Карло соленая вода разъела кожу в паху, и Юрий прописал ему два раза в день мыться пресной водой. Бедняга Карло ухитрялся обходиться одной чашкой. Утка, голубь и обезьяна вместе выпивали в день столько, сколько один человек; Жорж яростно возражал против того, чтобы ни в чем не повинных животных сажали на паек, как людей. Сантьяго тоже был не в блестящей форме, ему перед плаванием делали операцию - камни в почке - и велели избегать соленого, орехов, сушеных овощей, яиц и прочих блюд, преобладавших в нашем меню. Он здорово устал, однако безропотно выполнял свою работу, правда, в свободную минуту предпочитал полежать в каюте, в самой глубине, под наблюдением Юрия.
Однажды вечером он вышел из каюты хмурый и сел за стол рядом с нами. Посмотрел на Карло, на Жоржа и сказал:
- Я слышал сквозь стену гнусные обвинения! Карло обозлился.
- Брось изображать профессора.
- Повкалывал бы лучше с наше, - подхватил Жорж. - А то ведь если и вызовешься подменить уставшего рулевого, так не раньше, чем за десять минут до смены.
И посыпались обвинения. В первом плавании трудяга Карло и беспечный Жорж не очень-то ладили, теперь же они стали закадычными друзьями и вот почему-то оба взъелись на нашего тихого профессора антропологии. Мол, он лежит в углу и психоанализирует других, которые работают. И это его дурацкая идея, чтобы мы опять взяли провиант и воду в кувшинах, вместо консервов и легких канистр с водой. Мы уже доказали, еще на "Ра I", что можно прожить без современной пищи, за каким чертом доказывать это второй раз. И уж если настоял на своем, уговорил нас снова взять больше ста тяжелых кувшинов, то мог бы хоть, как квартирмейстер, получше их привязать, чтобы они не побились, и не пришлось бы нам теперь отмерять воду.
- Кувшины не тяжелее канистр, и если на то пошло - кто вылил в море всю воду из бурдюков?
Разгорелась жаркая словесная перепалка, злые бранные слова давали выход накопившемуся раздражению и отбивали всем нам аппетит. Сидя на перекладине мачты, Сантьяго оборонялся, как мог, но в конце концов сник под сыпавшимися на него со всех сторон ударами.
- Карло, - сказал я. - Ты профессиональный альпинист, у тебя большой экспедиционный опыт. Как ты можешь требовать, чтобы профессор, преподаватель университета, не хуже тебя разбирался в узлах и выполнял тяжелую работу. Ты все равно что безгрешный священник, который требует от других, чтобы они все делали, как он.
Кажется, я не мог придумать худшего оскорбления. Карло медленно встал, весь побагровел и схватился рукой за голову.
- Я - священник?
На секунду он онемел и только глотал воздух. Потом повернулся от меня к Сантьяго и вдруг протянул ему мозолистую ладонь.
- Ладно, ребята, что было - забудем!
Все обменялись рукопожатиями через стол. Норман сбегал за губными гармониками для себя и Кея, Мадани принес свой марокканский барабан, и, когда я через два часа побрел в каюту, чтобы вздремнуть, на носу еще звучала разудалая музыка и песни всех частей света.
Прошлогоднее плавание на "Ра I" превратилось в чистый дрейф уже с первого дня, когда у нас сломались оба рулевых весла. Эксперимент был прекращен недалеко от крайнего в вестиндской цепочке острова Барбадос. На этот раз лодка не утратила своих мореходных качеств, и мы решили идти на тот самый остров, к которому природа собиралась привести нас годом раньше. Поэтому расстояние до финиша мы измеряли числом миль, отделяющих нас от Барбадоса. И с точки зрения попутного ветра и течения это был самый подходящий курс. Правда, рулевым доставалось тяжко, погрузневшая от воды ладья так и норовила развернуться боком.
Отстоишь ночную вахту, и до того измотан, что пальцы не разогнуть. А если лодка все-таки разворачивалась, так что паруй обстенивало и волны врывались на борт, Юрина парусина не выдерживала, и тогда на голову злосчастного рулевого сыпалась брань семи голых мореплавателей, которым приходилось, обвязавшись страховочной веревкой, выскакивать во тьму и по пояс в воде тянуть и дергать парус, шкоты, весла, спасать груз. Кое-кому стало невмоготу в одиночку нести ответственность ночной вахты, и мы удвоили число вахтенных, продлив ночное дежурство до трех часов.
Надо что-то придумать, чтобы не маяться так с этим громоздким рулевым устройством,
- Эх, если бы можно было подать вперед мачту, - начал я фантазировать однажды ночью, когда мы с Норманом вместе несли вахту на мостике. - Если парус вынести на самый нос, лодка будет сама собой управлять.
- А что, это мы можем, - радостно сказал Норман. И прямо с утра мы приступили к сложнейшей операции. Нам предстояло наклонить тяжеленную двуногую мачту вперед - тогда и парус переместится к носу.
Норман стесал наискось топором опорную плоскость обоих колен. Затем мы осторожно развязали все двенадцать вантов, которые крепили мачту к бортам ладьи. Теперь можно было наклонять 300-килограммовую махину, высотой десять метров. Мы подтянули к носу макушку мачты, а с ней и рею, и, когда опять закрепили ванты, парус, наполнившись ветром, изогнулся дугой впереди высокого форштевня. Рулить сразу стало легче.
С отличной скоростью "Ра II" продолжала идти на запад. И как только подводная часть папируса уравновесила дополнительный груз в виде морской воды на палубе, мы перестали погружаться. Это было в начале шестой недели нашего плавания. Правда, осадка уже увеличилась настолько, что даже в тихую погоду палуба была почти вровень с водой, а папирус вдоль задней стенки каюты начал обрастать морскими уточками.
И каждый день Мадани вылавливал из моря комки мазута.
