Мирослав Зикмунд - Перевёрнутый полумесяц
Хорошо бы, но только не в Ливане.
Как раз в то время, когда мы собирались в путь к кедрам, на третьей странице бейрутской «Дейли Стар» появилась статья, зло критиковавшая бесплановую деятельность ливанских учреждений, начиная с градостроительных ведомств и кончая археологическими институтами. «Главная причина этого заключается в стремлении ливанцев любым путем выжать из всего как можно быстрее и как можно больше денег, совершенно не заботясь при этом о будущем», — писал автор статьи.
Мы вспомнили его слова при виде скорбного хора кедров, загнанного за каменную ограду в заповеднике «Кедры». И нет у вас, кедры-горемыки, никакой надежды на то, что кто-нибудь остановит ваше медленное умирание, что вокруг вас, тысячелетних старцев, встанут шеренгами молодые и двинутся маршем вверх, на эти голые склоны…
Это было бы деяние, плоды которого вкусило бы пятое, а то и десятое поколение. Заглядывать так далеко вперед? Не требуйте этого от нынешних ливанцев!
А вдруг, если кедров станет много, в Ливан не станут приезжать туристы? Ведь кедр перестанет быть редкостью…
Восьмидесятилетняя резвушка
Помнят ли в заповеднике «Кедры» о туристах? Разумеется, помнят!
Для них на высоте 1880 метров над уровнем моря построены гостиницы — например, «Гранд отель» (в путеводителе обозначен тремя звездочками — на сто мест), «Монрепо», «Гаага», «Коззи» и другие. Напротив «Гранд отеля» у дороги стоит щит с надписью по-арабски. Для тех, кто арабского не знает, ниже имеется перевод на английский и французский: «SKI LIFT AT 500 METRES ONLY», «LE TELESIEGE A 500 METRES». Или: «Канатная дорога в пятистах метрах».
Если бы подобные щиты, изображающие парня с лыжами на плече, не приглашали любителей лыжного спорта в горы еще на морском побережье и если бы снимки кедров, которые становятся фотогеничными лишь после того, как покроются шапками снега, не были известны нам по открыткам, мы бы просто не поверили, что в этой раскаленной стране люди вообще имеют представление о снеге и морозе! Тем не менее это так, хотя сейчас, в начале ноября, «Кедры» более мертвы, чем кедры за каменной оградой в долине. Летний сезон здесь кончился тридцатого сентября, а зимний начнется за неделю до рождества.
Однако круглый год на огромном развесистом кедре, склонившемся над дорогой и невольно создающем нечто вроде кедровой рекламы, висит прибитый к нему щит с надписями: «SANDWICH, FILM KODAK AND KARTES POSTALES». «Бутерброды, фотопленка фирмы «Кодак» и почтовые открытки».
В то время, когда мы предавались чтению этой вывески, в деревянном домике над рекламным кедром распахнулась дверь, из нее вышла баба-яга в черном габите, колдунья из современных ливанских сказок, и прошамкала нам: «Welcome, gentlemen, you can have a dinner here!» («Добро пожаловать, джентльмены, вы можете здесь пообедать!»)
У нее был острый нос и тощие ноги — вылитая баба-яга!
Мы немного испугались и отправились ужинать в отель, за что и получили по холодному и жесткому бифштексу.
На следующий день нам захотелось познакомиться с колдуньей поближе. На этот раз она назвала нас «парнями» и прибавила к этому чисто по-американски:
— Come on, I have got everything here! («Валяйте заходите, у меня тут все есть».)
Мы набрались смелости и пошли к ней на обед.
И, о чудо! Баба-яга, несмотря на свой черный габит, оказалась милейшей старушкой, и нос у нее был не такой уж острый, как нам сперва показалось. Ее черные глаза смотрели на нас весьма благожелательно. Она сообщила нам, что ей ровно восемьдесят лет, что родилась она в Бостоне, что родители ее были ливанцы и что в Бостоне же она познакомилась со своим супругом, тоже ливанцем. Здравствует ли он? Еще бы, весной ему будет девяносто пять, его спокойно можно уже включить в компанию тысячелетних кедров!
— В Америке нам было неплохо, но, знаете, родина остается родиной!
Между тем шустрая старушка сбегала на кухню, достала из холодильника сало и включила радиолу с автоматической сменой пластинок, на которых были записаны американские песенки.
— Каждые два месяца я покупаю их в Бейруте. Сами понимаете, надо идти в ногу со временем, — произнесла она, словно оправдываясь, и поставила на стол приготовленную ею яичницу на сале и виски с содой.
А потом, щебеча что-то, она попрощалась с нами, сказала: «Гуд бай, заходите еще», — и, уперев руки в боки, стояла и смотрела вслед уезжающим машинам до тех пор, пока они не скрылись за поворотом.
Глава двадцать пятая
Камень беременных и астронавты
Если заштриховать на карте территорию между Прагой, Брно, Простеевом и Младой Болеславью, прямоугольник длиной примерно двести километров и шириной пятьдесят, и поместить его на восточном берегу Средиземного моря, это приблизительно и будет Ливан — государство, площадь которого равна без малого десяти тысячам квадратных километров.
С 1948 года, когда между арабами и вновь возникшим государством Израиль вспыхнула вражда и арабы вывели из строя нефтепровод Киркук — Хайфа, а Израиль в отместку закрыл свои порты для транзита арабских товаров, дорога Бейрут — Дамаск, рассекающая Ливан почти на равные половинки, осталась единственной разбухшей до предела транспортной артерией. Тяжелые грузовики с ливанскими фруктами катят по ней в Амман и Багдад, автоцистерны с бензином мчатся в Иорданию, навстречу им из Сирии движется поток товаров для погрузки на морские суда в Бейруте. В тридцати километрах от моря дорога оказывается на высоте полутора тысяч метров. Вместе с нею через горный хребет переваливает и узкоколейка. Нравы на ней царят идиллические. Тут никто никуда не торопится, на каждой станции машинист и начальник поезда всласть наговорятся со знакомыми, расскажут друг другу новости и едут дальше. Пассажиры их не подгоняют. Пассажиров тут просто нет. Узкоколейка предназначена только для перевозки грузов. На путь из Дамаска в Бейрут уходит целый день. На некоторых участках пути миниатюрный поезд вдруг скрывается в странных бетонных туннелях, построенных прямо на полотне дороги. Зимой они предохраняют путь от заносов и обеспечивают непрерывное движение.
Посланница звезд
В Ливане нет ни одного театра. Время от времени небольшой самодеятельный коллектив «La jeune comédie» устраивает спектакли для узкого круга друзей, все же прочее «искусство» сосредоточено в кабаре, которых здесь хоть отбавляй.
Однако каждое лето, в июле и августе, происходит чудо. Приезжает камерный оркестр «I musici» из Рима и исполняет Моцарта, Баха, Боккерини и Вивальди. Приезжает парижский драматический «Theâtre Montparnasse» и привозит с собой аристофановского «Плута», расиновскую «Федру» и «Электру» Жироду. Появляется лондонский «Balets Rambert» — танцевальный ансамбль в составе двадцати трех исполнителей плюс многочисленный оркестр. Приезжает нью-йоркский филармонический оркестр, коллектив в составе более ста человек.
