Камни Флоренции - Мэри Маккарти

полагали, что по нему можно угадать, какая судьба ожидает государство. Древнее искусство предсказаний процветало в этих краях задолго до Цезаря или Катилины. Известные своим мастерством этрусские жрецы ворожили на горных вершинах Фьезоле, вглядываясь в небеса и в грозовые тучи в поисках предзнаменований, точно так же как позднее Галилей, осужденный церковью, но пользовавшийся покровительством Козимо II Медичи, наблюдал за небесными телами с холмов Беллосгуардо и Арчетри. В этом городе у реки, окруженном естественными обсерваториями, наряду с древними верованиями, процветали всевозможные учения и прорицатели. На площади Сан Фиренце, недалеко от дворца Барджелло, стоял храм Изиды, египетской богини вод и рек, чей культ принесли сюда римские ветераны; во Фьезоле существовала коллегия жрецов из мирян, поклонявшихся Великой Матери — явное заимствование с Востока. Изида оплакивала Озириса, Великая Мать оплакивала Аттиса, оскопившего себя под сосной — эти пришедшие издалека мрачные культы нашли здесь, в Тоскане, своих приверженцев и были очищены от элементов безнравственности, столь характерных для других уголков Империи; по словам историка Дэвидсона, они предвосхитили особую преданность флорентийцев Святой Деве. Культ скорбящей Матери был, разумеется, связан с календарем, с временами года. До середины восемнадцатого века флорентийцы отсчитывали начало года ab incarnazione, т. е. от зачатия или вочеловечивания Христа, а это означало, что новый год начинался у них за девять месяцев до Рождества, двадцать пятого марта. Это день Благовещения — один из наиболее популярных сюжетов тосканской живописи. Ангел нового года, с лилией в руке, возвещающей о том, что лоно крестьянской девушки отныне несет Святое Семя, — это, безусловно, весна. По старому римскому календарю новый год начинался с весеннего равноденствия — с двадцать первого марта.

Форум, или рыночная площадь, позже — Меркато Веккьо, был украшен триумфальной аркой (память о ней сохранялась вплоть до Средних веков) и статуями императоров и магистратов. Некоторые сетуют на то, что в церквях Флоренции их не охватывает религиозное чувство, так как храмы эти слишком просты, слишком строги, похожи на протестантские; эти люди могут обрести искомые ощущения во дворце Барджелло и в Музее собора, заполненных скульптурами, словно церкви. Эти «храмы», где всегда толпится народ, считаются святыми местами в городе. Сюда занесли с улиц многие скульптуры, чтобы защитить их от воздействия стихии. Ветхозаветные пророки раньше взирали на город с колокольни; высокие, волоокие Девы — с портала Дуомо; группа из трех монументальных фигур — Святой Петр, Святой Павел и Дева Мария — с Порта Романа; Святой Георгий в легких доспехах, со щитом — с Орсанмикеле, странной церкви, половина которой была отведена под хранилище зерна, на случай осады или голода; все эти статуи занимали в городе ключевые посты, удобные наблюдательные позиции, и словно охраняли общественное благополучие. Непогода изрядно потрепала их, и они взяли что-то от первобытных стихий, которым противостояли, защищая город. Эти фигуры в измятых или складчатых одеяниях, с широко открытыми, глубоко посаженными каменными глазами удивительным образом напоминают паломников или странников, отдыхающих на постоялом дворе, прежде чем снова отправиться в путь; к ним присоединились другие фигуры, те, что стояли внутри храмов: несколько Иоаннов Крестителей: папа римский в митре, воздевший руку в благословляющем жесте; поющие и танцующие дети Луки делла Роббиа и Донателло. Некоторые статуи, например, отцы церкви на проспекте Поджо Империале, которых переделали в поэтов, просто надев им на голову лавровые венки, находятся в плачевном состоянии и напоминают «бессмертных» в подпитии. Эти святые образуют довольно странную разношерстную толпу, что, впрочем, лишь свидетельствует об их святости и о том, что все они — паломники. Святой Георгий, стоящий, словно на командном посту; в нише дворца Барджелло, похож на спартанского атлета или на юного строителя Римской империи; он без меча, в легком плаще, стянутом, как полагается, вокруг красивой шеи, взор его бесстрашно устремлен в будущее; рядом с ним стоит истощенный подросток, юный Иоанн Креститель, судорожно хватающий воздух полуоткрытым ртом, неподвижно глядящий перед собой: его пугает возложенная на него миссия. Удивительные попутчики, так же не похожие друг на друга, как Ахилл и черепаха[26], однако оба — работы Донателло; оба глубоко трогательны и прекрасны; оба олицетворяют мужество. Святой Георгий непоколебим, он в латах, закованы даже руки и ноги, но над его коротко, по-мужски остриженными кудрями не видно нимба; робкий Иоанн Креститель. в рваной власянице. тонкорукий, с острыми плечиками и тощими ножками, несет тонкий золотой крест, а от его головы исходит тонкое золотое сияние, подобное слабому отсвету солнца, со провождающему его в страшной пустыне. Рядом с Иоанном Крестителем находится раскрашенный терракотовый бюст Никколо да Уццано, предводителя партии аристократов, похожего на римского наместника. Далее в том же зале стоит лев Марцокко.

Собрание флорентийских скульптур — воплощение духа, присущего городу; оно внушает благоговейный трепет, не столько потому; что мир не видел более прекрасных скульптурных произведений со времен Древней Греции — это суждение было бы слишком категоричным. — но потому, что независимо от того, насколько хороши или плохи эти скульптуры, они олицетворяют общественный строй города — res publica, или правление народа. Это неотъемлемая часть упрямого, независимого города и его особой географии, географии вздымающихся скал и камней, таких же, как в Афинах. Флорентийские скульпторы кватроченто (XV века) появились из карьеров у соседних холмов, где добывали мачиньо{6} или серый пьетра серена{7}. Дезидерио да Сеттиньяно, Бенедетто да Майано, Мино да Фьезоле, Бенедетто да Ровеццано[27] — эти деревенские мальчишки росли среди каменотесов. Микеланджело отдали кормилице из Сеттиньяно, и он любил повторять, что всосал свой талант вместе с ее густым молоком. Зеленый мрамор, из которого главным образом выкладывали геометрические узоры на фасадах церквей, привозили с холмов близ Прато; знаменитый белый мрамор флорентийских скульпторов — из Каррары, из той призрачной горной гряды Апуанских Альп, что тянется над побережьем к северу от Пизы, недалеко от того места в Виареджо, где утонул Шелли[28] и где сейчас построены уродливые прибрежные курорты. Микеланджело, словно ибсеновский герой, провел много лет в горах Каррары, вырубая мрамор для своих скульптур из скал, на которых проступают прожилки такой белизны, что издали они кажутся полосками снега. Огромные белые глыбы, «без трещин и прожилок», как полагалось по контракту, грузили на баржи и везли по зеленым речным водам во Флоренцию или в Рим. Этот мрамор был известен уже во времена Августа. а искусство резьбы по мрамору впервые освоили пизанцы еще в тринадцатом веке, за триста лет до Микеланджело; их скульптуры можно назвать уже классическими, относящимися